Аспекты - Джон М. Форд

отвлекшись на всякие неотложные дела, то с благодарностью приму напоминание.

Клест кивнул.

– Да, в этом мы с вами друзья. – Он обернулся, взглянул на опущенные жалюзи и спросил: – По-вашему, он пострадал по чьему-то умыслу?

С трудом сдержавшись, Варис не стал смотреть на окна.

– Нет, вряд ли.

– Вот и хорошо, – вздохнул Клест. – Я никогда не желал зла никому и не хочу начинать.

– Свежта сказала почти то же самое.

– Хотите еще рому? – предложил Клест.

Они оставили печальные темы и принялись непринужденно обсуждать десерты и выпивку, а потом спустились в винный погреб за очередным бочонком «Огненного Ручья».

– Вы упомянули, что родились на юго-востоке. Далеко? К востоку от эстуария? За Гильденштрандом?

– Нет, еще дальше, за Эрленспином и внешним архипелагом. Я родился в Корейн-Тей, на Подветренном Корейне. Знаете о таком?

– Только понаслышке.

– Если бы на нас напали кверки в своих утлых лодчонках, то мы вернули бы их лучших пловцов домой.

– Ставь парус, мореход, мы возвращаем северянам их лучших бойцов в бронзовых урнах.

Клест рассмеялся, и Варис тоже не сдержал улыбки: в каждой стране похвалялись, как задали жару воинам Блистательной империи.

– А я думал, вы тоже с побережья, – сказал Клест.

– Да, с побережья. Но не мореплаватель.

– Но вы все равно кое-что знаете. У моей матери была склянка голубого стекла, а внутри, на волоске, висел путеводный камень. Когда Голубка уходила в море, мама ставила склянку на кухонный подоконник, а сестра, когда возвращалась, бросала в склянку привезенную с собой ракушку, чужеземную монетку или еще что-нибудь, и склянку убирали в буфет до следующего плавания. Мы верили, что это поможет Голубке вернуться домой. Оно и помогало. А потом сестра не вернулась. Мы все равно верили, еще целых два года после того, как корабль сестры пропал. Вести о пропавших на море всегда доходят медленно. Мало ли, вдруг Голубка попала на какой-нибудь необитаемый остров или к алинсейским пиратам… В общем, мы отговаривали себя, как могли. Спустя два года в Святилище Мореходов отслужили молебен – как обычно, не о погибших, а о пропавших, по-прежнему надеясь на лучшее. Но, по сути, это, конечно же, поминальная служба, просто чтобы положить конец бесплодным ожиданиям, ведь жизнь продолжается. Мы вернулись домой, и я заметил, что голубой склянки на подоконнике больше нет. Кроме мамы, к склянке никто не прикасался, но я побоялся спросить, куда она подевалась. Однако я уверен, что она все еще дома, в каком-нибудь тайном месте, где на нее никто случайно не наткнется. И если Голубка попадет домой, а потом снова – обязательно – уйдет в плавание, то склянка опять займет свое место на подоконнике. Что-то всегда должно оставаться.

Клест снова покосился на окна, и на этот раз Варис тоже взглянул в ту сторону, но не заметил ничего, кроме отблеска света на стекле над неподвижными шторами.

– Знаете, что мне говорят торговки на рынке? – слабым голосом проговорил Клест. – «Тот, кто обращается с рыбами так, как ты, наверняка будет пользоваться уважением у самих рыб». Вот только я никогда этого не проверял.

– Что бы вам ни говорили парламентские секретари, – с нажимом заявил Варис, – вы всегда можете связаться со мной. А если вам это не удастся, обратитесь за помощью к женщине по имени Лейва.

Клест вздрогнул, подавил всхлип, прижал салфетку к глазам и, успокоившись, произнес:

– Извор мне много раз это говорил. И про Лейву… Да, разумеется, вы правы. Он тоже сказал бы, что жизнь продолжается. Иногда… ну, когда я его навещал, уже после… По-моему, он на этом настаивает. Не могу объяснить, как я это знаю. Будто путеводный камень мне указывает…

– Уже поздно, – сказал Варис. – Спасибо вам за угощение. И за беседу.

– Ну, угощением это не назовешь, а вот беседа вышла на славу.

Они помолчали. Пустые разговоры легко заканчивать, а важные и непростые всегда идут своим чередом.

Клест встал, взял настольную лампу с зеленым абажуром и поставил ее у окна.

– Скоро за вами подъедет кэб. Я отойду ненадолго, кликните меня, когда он появится.

Варис постоял у двери всего три минимы. Ко входу подкатил экипаж.

– Клест! – позвал Варис, выглянул из ресторана и жестом попросил кэбмена подождать.

Тот учтиво приподнял шляпу.

Клест вышел из кухни с двумя свертками в руках. От свертков пахло теплым хлебом и оливками.

– Один сверток для кэбмена, – пояснил Клест и вздохнул: – Сколько раз Извор так уезжал домой… Доброй вам ночи, милорд корон.

Варис понял, что Клест не договорил: «…а потом я поздней ночью ехал к нему».

Свет лампы с зеленым абажуром жутковато сиял сквозь туман на улице. Варис вручил кэбмену сверток, сел в экипаж и захлопнул дверцу. Свет лампы погас, и улица внезапно превратилась в расплывчатый черно-белый люксив. Экипаж тронулся с места, негромко постукивая по брусчатке.

Дома Варис накинул шлафрок, переобулся в шлепанцы, взял чашку чая и ломоть хлеба с оливками и сел в кресло у бюро. Голода он не чувствовал, ему просто хотелось попробовать свежевыпеченного хлеба.

Во втором часу ночи он разобрался с корреспонденцией и положил на полку письма: два для нарочного, остальные – для отправки по почте; Хламм займется этим с утра. Варис потер глаза, сковырнул затвердевшие крошки в уголках, рассеянно посмотрел на них – комочки цвета запекшейся крови, умершие от ожидания слезы. Он сокрушенно покачал головой и лег спать.

На следующий день около одиннадцати Варис в шлафроке бродил по кухне, пытаясь приготовить завтрак. В дверь позвонили. Варис посмотрел в глазок и распахнул дверь, впустив в дом яркий свет прохладного дня и Винтерхольма.

На Винтерхольме была темно-зеленая шинель офицера-пехотинца, с широкими лацканами, длинная, до щиколоток. Погоны был спороты, вместо форменных пуговиц – обычные стальные, но на обшлагах по-прежнему золотились витые аксельбанты кавалер-майора. Широкополая черная шляпа могла сойти за головной убор кавалериста какого-нибудь малоизвестного эскадрона. Горло обвивал длинный вязаный шарф с красно-синими шевронами Аскорельского медицинского колледжа. Винтерхольм повесил шинель на вешалку и остался в самом что ни на есть обычном сюртуке и сапогах.

– Свадьба или похороны? – спросил Варис.

– Эдеа сказала, что ее осведомитель, Ликс, катается по ветке Листурель – Студеное Озеро. Мне очень надо с ним встретиться, а для этого надо выглядеть соответственно.

– Может, я когда-нибудь тоже встречусь с этим Ликсом.

– Все может быть. Только встреча с «Ламериком Финни» не так впечатляет, как о ней рассказывают.

– С кем?

– Есть старая алинсейская песня «La Marecaigne Founef», про корабль-призрак, который то ли есть, то ли его