Обитаемый остров - Борис Стругацкий

Крючок держал рычаги на себя и изо всех сил поддавал газу.Он пел, он орал таким дурным голосом, что его было слышно, и Максим дажеразобрал слова «Благодарственной песни». Теперь надо было как-то утихомиритьего, занять его место и отыскать в этом дыму удобный овраг, или глубокую рытвину,или какой-нибудь холм, чтобы было где укрыться от атомных взрывов… Нополучилось не по плану. Как только он принялся осторожно разжимать кулакиКрючка, закоченевшие на рычагах, преданный раб Гай, увидевший, что егогосподину оказывается неповиновение, просунулся сбоку и страшно ударилополоумевшего Крючка огромным гаечным ключом в висок. Крючок осел, размяк ивыпустил рычаги. Максим, рассвирепев, отшвырнул Гая в сторону, но было ужепоздно, и не было времени ужасаться и сострадать. Он оттащил труп, уселся ивзял управление.

В смотровой люк почти нечего не было видно: небольшойучасток глинистой почвы, поросшей редкими травинками, и дальше – сплошнаяпелена сизой гари. Не могло быть и речи – найти что-нибудь в этой мгле.Оставалось одно: замедлить ход и осторожно двигаться до тех пор, пока танк неуглубится в холмы. Впрочем, замедлять ход тоже было опасно. Если атомные миныначнут рваться прежде, чем он доберется до холмов, можно ослепнуть, да и вообщесгореть… Гай терся то справа, то слева, заглядывал в лицо, искал приказаний.«Ничего, дружище… – бормотал Максим, отстраняя его локтями. – Это пройдет… Всепройдет, все будет хорошо…» Гай видел, что с ним говорят, и точил слезу отогорчения, что опять, как тогда, в бомбовозе, не слышит ни слова.

Танк проскочил через густую струю черного дыма: слева кто-тогорел. Проскочили, и пришлось сразу круто свернуть, чтобы не наехать намертвого, расплющенного гусеницами человека. Вынырнул из дыма и скрылсяпокосившийся пограничный знак, за ним пошли изодранные, смятые проволочныезаграждения. Из неприметного ровика высунулся на миг человек в странной белойкаске, яростно потряс вздетыми кулаками и тотчас исчез, словно растворился вземле. Дымная пелена впереди понемногу рассеивалась, и Максим увидел бурыекруглые холмы, совсем близко, и заляпанную грязью корму танка, ползущегопочему-то наискосок к общему движению, и еще один горящий танк. Максим отвернулвлево, целясь машиной в глубокое, заросшее кустарником седло между двумяхолмами повыше. Он был уже близко, когда навстречу брызнул огонь, и весь танкзагудел от страшного удара. От неожиданности Максим дал полный газ, кусты иоблако белесого дыма над ними прыгнули навстречу, мелькнули белые каски,искаженные ненавистью лица, вздетые кулаки, потом под гусеницами что-то железнозатрещало, ломаясь, Максим стиснул зубы, взял круто вправо и повел машинуподальше от этого места, по косогору, сильно кренясь, едва не переворачиваясь,огибая холм, и въехал, наконец, в узкую лощину, поросшую молоденькимидеревцами. Здесь он остановился. Он откинул передний люк, высунулся по пояс иогляделся. Место было подходящее, со всех сторон танк обступали высокие бурыесклоны. Максим заглушил двигатель, и сразу же Гай завопил хриплым фальцетомкакую-то преданную чушь, что-то нелепо рифмованное, какую-то самодельную оду вчесть величайшего и любимейшего Мака, – такую песню мог бы сочинить о своемхозяине пес, если бы научился пользоваться человеческим языком.

– Замолчи, – приказал Максим. – Вытащи этих людейнаружу и уложи возле машины… Стой, я еще не кончил! Делай это осторожно, этомои любимые друзья, наши с тобой любимые друзья…

– А ты куда? – спросил Гай с ужасом.

– Я буду здесь, рядом.

– Не уходи… – заныл Гай. – Или позволь, я пойду стобой…

– Ты меня не слушаешься, – строго сказал Максим. –Делай, что я приказал. И делай осторожно, помни, что это наши друзья…

Гай принялся причитать, но Максим уже не слушал. Он выбралсяиз танка и побежал вверх по склону холма. Где-то недалеко продолжали идтитанки, натужно ревели двигатели, лязгали гусеницы, изредка бухали пушки. Высоков небе провизжал снаряд. Максим, пригнувшись, взбежал на вершину, присел накорточки между кустами и еще раз похвалил себя за такой удачный выбор места.

Внизу – рукой подать – оказался широкий проход междухолмами, и по этому проходу, вливаясь с покрытой дымом равнины, сгрудившись,гусеница к гусенице, сплошным потоком шли танки – низкие, приплюснутые, мощные,с огромными плоскими башнями и длинными пушками. Это были уже не штрафники, этопроходила регулярная армия. Несколько минут Максим, оглушенный и оторопевший,наблюдал это зрелище, жуткое и неправдоподобное, как исторический кинофильм.Воздух шатался и вздрагивал от неистового грохота и рева, холм трепетал подногами, как испуганное животное, и все-таки Максиму казалось, будто машины идутв мрачном угрожающем молчании. Он отлично знал, что там, под броневыми листами,хрипят от энтузиазма ошалевшие солдаты, но все люки были наглухо закрыты, иказалось, что каждая машина – один сплошной слиток неодухотворенного металла… Когдапрошли последние танки, Максим оглянулся назад, вниз, и его танк, накренившийсясреди деревьев, показался ему жалкой жестяной игрушкой, дряхлой пародией нанастоящий боевой механизм. Да, внизу прошла Сила… чтобы встретиться с другой,еще более страшной Силой, и вспомнив об этой другой Силе, Максим поспешноскатился вниз, в рощу.

Обогнув танк, он остановился.

Они лежали рядком: белый до синевы Фанк, похожий намертвеца, скорченный постанывающей Зеф, вцепившийся грязно-белыми пальцами всвою рыжую шевелюру, и весело улыбающейся Крючок с мертвыми глазами куклы.Приказ был выполнен в точности. Но Гай, весь ободранный, весь в крови, тожележал поодаль, отвернув от неба обиженное мертвенное лицо, раскинув руки, ивокруг него трава была смята и затоптана, и валялась сплющенная белая каска втемных пятнах, а из развороченных кустов торчали еще чьи-то ноги в сапогах.Массаракш… – пробормотал Максим, с ужасом представив себе, как здесь несколькоминут назад схватились насмерть два рычащих и воющих пса, каждый во славусвоего хозяина…

И в этот момент та, другая Сила нанесла ответный удар.

Максиму этот удар пришелся по глазам. Он зарычал от боли,изо всех сил зажмурился и упал на Гая, уже зная, что он мертв, но стараясьвсе-таки закрыть его своим телом. Это было чисто рефлекторное – он ни о чем неуспел подумать и нечего не успел ощутить, кроме боли в глазах, – он был еще впадении, когда его мозг отключил себя.

Когда окружающий мир снова сделался возможным длячеловеческого восприятия, сознание включилось снова. Прошло, вероятно, оченьмало времени, несколько секунд, но Максим очнулся, весь покрытый обильнымпотом, с пересохшим горлом, и голова у него звенела, как будто его ударилидоской по уху. Все вокруг изменилось, мир стал багровым, мир был заваленлистьями и обломанными ветвями, мир был наполнен раскаленным воздухом, скрасного неба дождем валились вырванные с корнем кусты, горящие сучья, комьягорячей сухой земли. И стояла болезненно-звенящая тишина. Живых и мертвыхраскатило по сторонам. Гай, засыпанный листьями, лежал ничком шагах в десяти.Рядом с ним сидел Зеф, одной рукой он по-прежнему держался за голову, а другойприкрывал глаза. Фанк скатился вниз, застрял в промоине и теперь ворочался там,терся лицом о землю. Танк тоже снесло ниже и развернуло. Прислонясь к гусеницеспиной, мертвый Крючок по-прежнему весело улыбался…