Графиня фон Мален - Борис Вячеславович Конофальский

и похвалы этих господ пустые. Кавалер прекрасно понимал, что позвали они его для дела, он даже имел на тот счет некоторые мысли. А еще он помнил, что эти мягкие на первый взгляд люди зубы имеют железные, и этими зубами они за свою долгую жизнь загрызли не одного несчастного из тех, кто был с ними доверчив или неосторожен. Генерал держался начеку, почти как на марше в тяжелой кампании.

– Удобно ли вам будет это место? – спрашивал Фабио Кальяри, указывая на самое престижное место за столом.

Стол стоял в тени деревьев, и Волкову было все равно, где сесть.

Слуги, а их было не меньше половины дюжины, все в красно-синей одежде, были расторопны и услужливы, такие слуги сделали бы честь и какому-нибудь графскому дому. Не успел кавалер подойти к столу, как тут же подбежал слуга и отодвинул ему стул, чтобы генерал сел.

– Несите аперитивы, – распорядился старый банкир.

И на прекрасно сервированном столе тут же появились изящные графины во множестве с самым разным по цвету содержимым. Волков сразу узнал некоторые из них, чем очень порадовал хозяев. Напитки были ему известны с молодости, с тех лет, когда воевал он в бесконечных войнах на юге, в благословенных Богом странах, чьи господа никак не могли жить в мире друг с другом.

К аперитивам приносили блюда с закусками. Изысканное вяленое тонко резанное мясо, десяток видов сыров, чищеные апельсины и слишком хорошие для этого времени года яблоки с медом.

Несмотря на богатство стола, генералу едва давали что-либо съесть. Банкиры спрашивали и спрашивали его о кампании. Их интересовало все: и его отношения с маршалом фон Боком, и кто воевал за мужиков, и какие потери он нес. Многие вопросы Волкову не нравились. Особенно не понравился ему вопрос про мушкеты, его задал господин Леманн:

– А правда, что новые ружья, эти… мушкеты, так хороши, как о них говорят? Неужели они так сильны?

«А не слишком ли ты любопытен, друг мой? Зачем тебе это знать? Или вы решили торговать ими? И что же мне тебе ответить? Сказать, что оружие дрянь, так подумают, отчего я его делаю и делаю у себя в мастерских. Сказать, что оружие хорошо, так еще сами затеют делать. Проныры, с них станется».

Но нужно было отвечать на вопрос, и Волков произнес:

– Волшебное оружие дано Господом пока только излюбленным архангелам его. А нам дано всякое, что в одном месте хорошо, а в другом плохо. Хорош мушкет тем, что бьет так крепко, что пробивает пехотный панцирь на ста шагах, но притом еще далек он от совершенства, ибо тяжел, очень долго заряжается и не выдерживает силы своей собственной. Разрывает его частенько, и посему стрелка ранит и увечит, а после тридцати выстрелов, за день сделанных, – была такая стрельба у моих людей – так железо у многих ружей трещинами пошло. – Ответил хорошо, складно, вроде и не соврал, но и того, что во многом его победы мушкетами сделаны, не выказал. Да еще и добавил того, что всякому банкиру покажется важным: – Да и дороги они, и стрелять из них накладно, и ремонтировать – все накладно.

Господин Леманн и другие господа банкиры понимающе кивали, а тем временем прошла перемена блюд. Но столе появилась крупная селедка. И не та, что едят простолюдины, а перед посолом потрошенная, жирная, с тмином и без горечи. Отличная еда. Но к ней надо пиво, а у этих банкиров на столе пива не было. А с селедкой появилась белая и красная рыба на великолепных блюдах, и вареная рыба с укропом, и жареная. К ней несли лимоны и белые вина во множестве, и рейнские, и токайские.

Каждому поставлена была серебряная чаша для омовения рук и даны белоснежные полотенца, все положили их себе на колени.

Как новые блюда были поставлены на стол, как господа начали пробовать рыбу и вино, банкиры снова стали засыпать кавалера вопросами. Словно на комиссии перед святыми отцами он сидел, а не на званом ужине.

И тут вопросы пошли уже более дельные, тонкие, хитрые. Видно, до того эти господа банкиры ему больше зубы заговаривали да ждали, пока он выпьет вина. А потом раз – и с улыбочкой вежливой спрашивает один из них:

– Говорят, вы взяли большую добычу?

Пьетро Ренальди спросил и глядит проницательно, за выражением лица гостя наблюдает. Глаз от него не отводит, кусочек белой рыбки на вилочке его стынет напрасно, но банкиру плевать на рыбку, он ждет ответа.

«А вот мы, кажется, и о деле начинаем разговор».

А кавалер делает вид, что это вопрос простой и он готов на него сразу отвечать.

– Слава богу, слава богу, – кивает он, выжимая лимон на отличный кусок красной рыбы, – взяли, но людишки мои стали злиться, и пришлось передать половину моей доли солдатским корпорациям. Так что мне из той добычи не многое достанется.

– Ах, какая досада, – сочувствовал Фабио Кальяри. – А каких-нибудь контрибуций разве не взяли вы из окрестных мест?

– Взял, взял, – говорил генерал, отпив токайского, – с одного города, да городок тот был мал, денег взял с него немного, но взял хорошего столового серебра и товаров, а второй городок, что был рядом, разграбили ландскнехты, воры! С него и взять было нечего.

Волков чувствовал, что господа подходят всё ближе и ближе к главному предмету их беседы, и не ошибся. Тут как раз заговорил самый молодой из присутствующих за столом. Алесандро Кальяри задал вопрос легко, словно мимоходом, но Волков знал, что это и есть суть их интереса:

– А еще слухи ходят, что вы отыскали в реке сокровище Эйнца фон Эрлихенгена, которого называют Железноруким.

«О! Да вы, молодой человек, даже потрудились вызнать и запомнить имя этого колдуна, видно, вас это дело очень интересовало».

– Ах да, – вспомнил кавалер эту «мелочь», – это так. Представляете, отобрал у одного местного купчишки его товарец, всякий хлам. А он и говорит, верни, дескать, мне мое, а я тебе открою, где лодка с серебром потонула зимой. Ну, я и согласился. Достал немного серебра со дна реки.

И вот тут банкиры и заерзали: кто вилку кинул громко в тарелку, кто схватился вино пить, а Пьетро Ренальди, кажется, вылез вперед уговора, что был среди них, и спросил, не дождавшись кого-то другого:

– А много ли нашли серебра?

То, что Ренальди задал вопрос не по договору, Волков понял по осуждающим взглядам других банкиров. «Что ж, видно, это дело их волнует не на шутку».

– А толком и