Шпион - Селеста Брэдли

– Я ни разу об этом не слышал! – возмутился Фишер. – Никто из моих учителей не потрудился мне это объяснить. Как будто они считали, что я не способен это понять.

– О нет, мистер Фишер. Все очень просто. Это соотношение, которое часто повторяется в природе. В лепестках цветов и даже в пропорциях человеческого тела. – Филиппа взяла карандаш и листок бумага. – Нужно начать с ноля и единицы.

Она быстро написала последовательность чисел. 0,1,1,2,3,5,8.

– Видите? Каждое число в последовательности представляет собой сумму двух предыдущих. Далее соотношение – фита – двух последовательных чисел всегда будет равно одной и шести десятым. Я выучила это еще в детстве. Ведь меня и назвали в честь этого! – Она рассмеялась. – Слава Богу, поскольку другим вариантом была Руперта.

– Назвали в честь этого? Фита. – Джеймс повернулся и посмотрел на нее. – Фита. Филиппа, – выдохнул он. – Ты и есть ключ!

Ее удивленный взгляд встретился с его взглядом, потом оба они повернулись и посмотрели на Фишера, который округлил глаза от удивления.

– Фита!

В одно мгновение все трое оказались у стола, роясь в бумагах, чтобы найти почти взломанный шифр. Фишер склонился над листком бумаги, в то время как Филиппа словно молитву бормотала это простое соотношение, Фишер немедля попытался применить его одним способом, затем другим, но безуспешно.

Джеймс подавил тревогу. Если эта система не даст ответа, все усилия пойдут прахом. Французы одержат победу.

Лавиния одержит победу.

Неожиданно Фишер замер. Филиппа затаила дыхание. Джеймс внимательно посмотрел на листок бумаги в руке Фишера.

– «Где Филиппа? Она с тобой? Апкерк, пожалуйста, ответь».

– Отправлено снова и снова. – Филиппа выдохнула, потом прерывисто вздохнула и всхлипнула. – Ох, папа!

Джеймс, откинулся назад, его сердце готово было выскочить из груди. Они нашли доказательства невиновности Этуотера. Предательства не было, отец Филиппы невиновен, его репутация спасена.

Джеймс поднял глаза и встретился взглядом с Филиппой. Ее глаза сияли, но губы предательски дрожали от еле сдерживаемых слез. Джеймс подошел к девушке и, поклонившись, осторожно взял ее за руку.

– Приношу свои извинения, мисс Этуотер. Я очень рад, что ошибался. Желаю вам и вашему отцу всего самого наилучшего. – Он выпрямился и, не поднимая глаз, на негнущихся ногах вышел из комнаты, чтобы проинформировать о находке шефа.

Пока мистер Фишер пожимал Филиппе руку и поздравлял ее с благополучным завершением этой запутанной истории, Филиппа не отрываясь смотрела в спину уходившему Джеймсу.

Она не знала, чего она ожидала. Может быть, рассчитывала, что он обнимет ее, радуясь, что наконец-то они смогут быть вместе?

К сожалению, такой исход был маловероятен, особенно если учесть, что стояло между ними. Она вздохнула и улыбнулась мистеру Фишеру. Конечно, она была счастлива, что ее отеи оправдан, но даже эта радость не могла залечить кровоточащую рану, которую Джеймс оставил в ее сердце.

«Ты меня даже не знаешь».

Филиппа осталась на месте, все еще ощущая его внутри себя, чувствуя вкус его губ на своих губах.

«Я знаю тебя лучше, чем ты сам себя знаешь. И люблю тебя».

– Флип, у меня болит голова. – Тоненький голосок разбудил Филиппу, которая спала как убитая. – А Джейми снится что-то плохое.

Робби. Филиппа открыла глаза, уставившись в мерцающий сумрак. Разве она не погасила свечу? Надо проснуться. Она нужна Робби.

И тут Филиппа все вспомнила и резко села в постели.

– Робби?

Он стоял перед ней в слишком большой для него взрослой ночной сорочке, зажав в дрожащей руке огарок свечи.

– Мне плохо, Флип. Можно я лягу с тобой? Джейми спит беспокойно, и у меня от этого болит голова.

Ей хотелось буквально задушить мальчика в объятиях, но, сдержавшись, она откинула покрывало, чтобы он мог залезть в постель.

– Отличная идея. Я замерзла. Согреешь меня.

Поставив подсвечник на ночной столик, Робби забрался в кровать, бережно поддерживая руку с наложенной шиной.

– Кажется, я сломал ее, да? – Он устроился поудобнее.

– Да, милый, сломал. Тебе очень больно?

– Очень. Думаю, мне бы помог бисквит со сливками.

Она хихикнула, сморгнув слезы облегчения.

– Это можно устроить.

Робби прижался к ней.

– Ты почему в клубе? Тебя поймали?

– Поймали.

– Они собираются тебя убить? – Голосок у Робби был совсем сонный.

– Нет, милый. Ни меня, ни моего отца. Его невиновность доказана, а значит, и моя.

– Хорошо. – Он зевнул. – Теперь ты можешь… выйти замуж… за Джейми. – Он погрузился в сон, в здоровый, тихий сон без сновидений. Несколько секунд Филиппа лежала, умиротворенно наслаждаясь присутствием его маленького угловатого тельца.

Потом она вспомнила, почему Робби пришел к ней, Джеймсу, наверное, снятся кошмары. Может, разбудить его? Он, вероятно, не станет ее благодарить. И все же кошмары – отвратительная вещь, и если она правильно поняла намеки Агаты, сны Джеймса будят демонов.

Филиппа была в старой ночной рубашке, которую привезла из дома и прятала в своем тайнике. Поэтому она захватила покрывало с кровати, В комнате было тепло, и она могла не волноваться за Робби – он не замерзнет и под легким шерстяным одеялом. Завернувшись в покрывало, Филиппа взяла свечу, которую принес с собой Робби. Должно быть, эта свеча всю ночь горела у его кровати и почти догорела.

В коридоре было прохладно, но в комнате Робби – жарко. Свет свечи почти не рассеивал темноту. Она услышала Джеймса прежде, чем увидела его.

Он лежал, раскинувшись на кровати возле постели Робби, без рубашки, но в брюках. Когда она подошла ближе, слабый свет упал на его покрытую бисеринками пота грудь. Джеймс спал, постанывая и беспокойно мотая головой. Филиппа склонилась над ним, чтобы откинуть с его лба прядь влажных волос.

– Джеймс, очнись, – тихо произнесла она. – Это всего лишь сон.

Джеймс был в ловушке. Связанный и беспомощный, голодный, он чувствовал, как его силы тают и растет охвативший его страх. Жаркие волны накатывали на него, оставляя на его теле липкую грязь. Камера, где он лежал связанный, была крохотной. Стены грозили его раздавить.

Открылась дверь, которой прежде не было, и Джеймс понял, что это означает. Сердце учащенно билось, словно он долго бежал.

Страдание.

Существовали только черные глубины боли и отвратительное осознание собственной беспомощности. Он восставал против этой уязвимости и безуспешно боролся с ней.