Издранное, или Книга для тех, кто не любит читать - Алексей Слаповский

Дома он выпил кефира и, умиротворенный, с мыслями о вечном, заснул.

Он заснул 14-го января, а проснулся 14-го.

Вы поняли, господа депутаты и трудящиеся?

Именно так. Не было этого дня, который мы описали, он приснился Емельянову целиком, от начала до конца.

Емельянов проснулся в ужасе.

Вы подумаете: в ужасе оттого, что на самом деле в жизни все не так?

Да нет. Он как раз представил, что все именно так. И, будучи умным человеком, ужаснулся.

Мораль:

Всех, кто, как и я, добиваются повышения культурного уровня народа, в том числе господ депутатов и трудящихся, призываю: осторожнее! Аккуратнее! Не так агрессивно!

А то ведь добьемся на свою голову.

Рождественский рассказ

Ну вот вам, господа потребители и менеджеры среднего звена, еще одна история про Емельянова Ивана Емельяновича, потомственного интеллигента.

Однажды он шел мимо елочного развала возле метро и захотел купить елку, чтобы она стояла в квартире и напоминала ему о том, что скоро Новый год.

Емельянов спросил, сколько стоят елки.

Цены его ужаснули.

Он с грустью посмотрел на елки, а потом на торговца. Тот был смуглолиц, черноглаз и небрит, щетина казалась похожей хвойную игольчатость, но не выглядела праздничной, потому что торговцу было не до веселья, он работал.

— Отличный елки! Лучший цена! — кричал он мимо Емельянова, угадав, что с этого покупателя толку не будет — да и не покупатель он вовсе.

— Вы неправду говорите, — сказал Емельянов. — Это не лучшая цена. Это дорогая цена.

— Не хотите — не берите! — в рифму сказал торговец, демонстрируя блестящее, когда надо, знание русского языка.

— И не возьму! — гордо сказал Емельянов и пошел прочь. Домой.

Но дома ему стало не то чтобы стыдно, а как-то не по себе.

Неужели я такой жадный? — подумал он.

И сам себе ответил: нет, не жадный, а просто, во-первых, эти елки столько не стоят, а во-вторых, я деньги не печатаю!

Однако спокойнее ему от этого не стало. Он ведь, как истинный потомственный интеллигент, уважал лишь те поступки окружающих людей и собственные, которые продиктованы не материальными, а духовными соображениями. А получилось, что ничего духовного в его отказе от елки нет. Голый расчет. Обидно.

Емельянов приготовил нехитрый холостяцкий ужин и за ужином начал просматривать купленную в метро газету. И там наткнулся на статью по теме сегодняшнего вечера: о елках. В статье говорилось, что в новогодние дни вырубаются тысячи гектаров молодого ельника. Да плюс браконьерские порубки елей и сосен. И все это потом выкидывается, поскольку утилизация у нас не налажена. А, между прочим, пользы от елок в доме, кроме радости, никакой. Даже наоборот. Смола и хвоя выделяют вредные эфирные пары. Высыхая, иглы падают, и с них облетает мельчайшая пыль, тоже мало полезная. Огромное количество пожаров возникает по причине возгорания елок. Игрушки, которые на них вешаются, становятся источником детского травматизма, статистика удручающая. И т. п. Резюме было: обычаи, конечно, хорошее дело, но как бы нам обычаю в угоду не погубить родимую природу! Гораздо приятней и полезней купить искусственную елку, а к ней безвредные небьющиеся и плохо горящие пластиковые игрушки. И сиять будет эта красота, даруя праздничное настроение, и никакого ущерба.

И Емельянов тут же воспрянул.

Нет, сказал он себе мысленно, я не купил елку вовсе не из материальных соображений! Я своим инстинктом потомственного интеллигента почувствовал общественную и государственную целесообразность этого моего личного решения!

Но Емельянову мало было сделать этот вывод. Он, в отличие от большинства интеллигентов, не утешался ощущением своей праведности, он был человек действия и хотел, чтобы и другие приблизились к истине.

Поэтому, торопливо одевшись, Емельянов отправился обратно к елочному базару.

— А вы знаете, — сказал он торговцу, — что каждый год вырубаются тысячи гектаров леса? Вы знаете что-нибудь про эфирные пары? Вы знаете, какой вообще вред наносят эти вот якобы безобидные елочки, которые вы продаете за столь несусветную цену?

Ну и так далее. Пересказал ему вкратце содержание статьи.

Торговец, у которого в этот момент не случилось покупателей, равнодушно выслушал и сказал:

— Не зынаю и зынать не хочу!

— Как же не знаете, если я вам только что об этом сказал? — уличил его Емельянов.

— Мало кто что скажет, — отмахнулся торговец.

— А вот — статья! Тут все написано! — показал Емельянов предусмотрительно захваченную газету.

— Мало кто что напишет. Вы газетам верите? — спросил торговец и, заметим, безошибочно попал в больную точку. Интеллигенту, особенно потомственному, газетам верить не пристало, и Емельянов об этом знал. Но не смутился.

— На этот раз пишут правду! — убежденно сказал он. — Потому что это неоспоримые факты!

— А вот елка-палка хороший вашим деткам, недорого! — закричал торговец, увидев мужчину и женщину, которые несли в руках покупки и вели ребенка, мальчика. (Оценим в скобках талант елочника, его глубокое знание психологии людей, пусть даже основанное на товарно-денежных побуждениях. Он видел одного ребенка, но закричал — «вашим деткам». Однодетная семья всегда ведь хочет второго ребенка и даже третьего, пусть и не всегда себе это позволяет, она мечтает о нем, этот ребенок фантастически или, как сейчас говорят, виртуально, присутствует рядом. И вот умелый возглас продавца вызывает его к жизни, делает почти реальным, мужчина и женщина переглядываются, улыбаются своим мыслям, звучащим в унисон, и — что? Правильно — покупают елку, делая этим самым как бы шаг к рождению второго ребенка, они покупают елку как бы и для него!)

Семья свернула к базару.

— Вот эту! — закричал ребенок (не виртуальный, а уже имеющийся, готовый), указывая на самую пушистую и большую елку.

Продавец назвал цену.

Женщина охнула, мужчина сохранял спокойствие и, зная правила рыночной экономики и торговли, сказал:

— Сбавишь — возьмем.

Торговец начал клясться, что сбавить никак не может, сам брал за такую цену и окажется в убытке, если сбавит, везде дороже, а у него самый дешевый товар — и т. п. Мужчина сделал вид, что хочет отойти. Торговец сделал вид, что испугался.

— Хорошо, сбавлю сотню, — печально сказал он.

И мужчина полез за бумажником.

Пока он лезет, не могу удержаться и не рассказать поучительную историю, случившуюся с одним моим знакомым (на самом деле со мной, но неудобно в этом признаваться; и вообще, не люблю говорить о личном). Этот мой знакомый был в стране Марокко и, прогуливаясь по городу Агадиру, выбрел на торговую улицу. И увидел в первой же палатке марокканскую национальную рубашку без ворота, с вышивкой. Не то чтобы ему (то есть мне) очень ее захотелось, но — память о стране… Он (то есть я) спросил цену. Марокканец ответил: «Двести». Неважно чего: рублей, долларов, евро, главное — двести. Мой знакомый, человек умный и уже бывавший на восточных базарах, понял, что на самом деле рубашка стоит максимум восемьдесят. Или даже семьдесят. Если бы ему очень была нужна рубашка, он бы эту цену и назвал. Но ему было интересней понаблюдать за реакцией торговца, когда он его ошарашит своей ценой. Пусть торговец закричит, заплюется и не продаст рубашку — она ведь ему (то есть мне) была, повторяю, не очень нужна. И мой знакомый сказал: «Тридцать». Марокканец что-то возмущенно ответил на своем родном языке — горячо, потом на французском — бегло, потом на английском — хуже, потом на русском — совсем плохо. «Никак нелза! — сказал он. — Миним сто восесят. Харош цена!»