Воспоминания петербургского старожила. Том 2 - Владимир Петрович Бурнашев

ему о литературных делах и занятиях, а только рассуждал с ним о достоинстве шлёнской шерсти[745], которая из имений Андрея Ивановича на Роменской ярмарке[746] продается в таких массах и с таким успехом.

По четвергам, особенно когда Греч сделался главным редактором Энциклопедического лексикона Плюшара, частенько показывался бледный, небольшого роста господин, несколько сутуловатый, почти брюнет, но уже с белою проседью и с большущими глазами весьма красивого овала. Это был Андрей Александрович Краевский, в то время субредактор «Журнала Министерства народного просвещения», автор статьи о Борисе Годунове в Энциклопедическом лексиконе[747] и до неимоверности плохой переводчик какой-то французской книги, Клод-бея что ли, о Египте[748]. Тогда Андрей Александрович еще знаменит не был ничем, потому что еще не издавал «Отечественных записок» и не выходил из ряда скромных и тихеньких людей, посещавших по четвергам залу-кабинет Греча и бывавших частенько по утрам в рабочем его кабинете в качестве сотрудника-редактора исторического русского отдела Лексикона Плюшара. В эту пору почти никто голоса почтеннейшего тихони Андрея Александровича не слыхал, и Греч к нему приветливо благоволил, отзываясь о нем очень любезно, ласково и даже не без уважения. А когда почтенному Николаю Ивановичу недоброжелатели г. Краевского, особенно Булгарин, указывали на отвратительный его перевод с французского книги о Египте, изданной тогдашним горе-книгопродавцем Васильем Поляковым, выставившим на книге имя г. Краевского, против его желания, как переводчика, то Греч с разными своими ужимками говорил: «Ну послушайте, с кем не бывает подчас беда и кто на своем веку не простоволосился? Положим, вы прекрасно переведете книгу, а потом преплохо напишете статью. У Андрея Александровича выходит vice versa[749]: перевод его, положим, пример безобразия, а статья о Годунове верх совершенства!» По поводу имени переводчика, выставленного издателем на книге о Египте, г. Краевский, пожелавший скрыть свое имя, опозоренное этим переводом, имел процесс с Поляковым, впрочем, выигранный последним. Впоследствии, когда Сенковский заменил Греча в качестве главного редактора Энциклопедического лексикона Плюшара, то одним из главных условий Сенковского при принятии скипетра редактуры поставлено было исключение полное и совершенное из Лексикона статьи, написанной Краевским о Годунове, с заменой ее новою статьею[750]. Не будем входить здесь в то, прав ли был Сенковский или не прав относительно статьи г. Краевского, которую, однако, в ту пору многие компетентные судьи очень одобряли; но неоспорим тот факт, что статья была действительно исключена, а что на отвратительном переводе книги о Египте постоянно красовалось имя А. А. Краевского, вопреки его желанию.

После этого прошло так лет пять: я встретил Н. И. Греча, помнится, на открытии какого-то богаделенского приюта, что, как известно, у нас в нашем филантропическом быту всегда заключается завтраком или обедом с непременными тостами и шампанским. Николай Иванович, правду сказать, очень жаловал эти юбилеи и эти открытия, преимущественно за их финал с веселым пирком. Этот раз в конце филантропического обеда Николай Иванович повествовал со свойственными ему апломбом и азартом, юмором и находчивостью, сыпля направо и налево эпитетами, не всегда, конечно, приличными и удачными, но часто меткими и уж всегда забавными. Одною из жертв этого гречевского искрометного словоизвержения был в этот день издатель начинавших тогда входить в славу «Отечественных записок» А. А. Краевского. Уже давно Греч из защитника и благорасположенного к Андрею Александровичу сделался его поносителем и ругателем. Чего-чего уж тут не причитывал, касаясь даже фамильных обстоятельств человека[751], что, конечно, до литературного быта нисколько не касается и не относится и что далеко не отличается деликатностью, приличностью и тактом. Всего больше [в] тот день Греч глумился над безобразными переводами с французского, которые являлись в ту пору в «Отечественных записках» и печатались там за [г]онорариум, доведенный до последней дешевизны, почти-почти даром. Помню, что в этот раз Николай Иванович в особенности напирал на то, что в «Записках» французское слово doyen d’âge (старший летами или старший по возрасту) переведено было Дойенд’ауге с приданием слову этому значения имени нарицательного, какого-то никому, кроме переводчика и редактора, не известного лица[752]. Хохотали все громко, конечно отчасти при содействии распитой уже пары дюжин шампанского. Заключил же Греч свою атаку на Краевского так: «Замечательный, в своем роде, этот Краевжский[753] писатель, нечего сказать. Он ознаменовался всего двумя трудами в нашей литературе: переводом с французского одной книжицы о Египте, да еще статьею о Годунове; но дело в том, что от перевода этого сам его переводчик, взявший за перевод деньги с книгопродавца и, конечно, не отдавший их обратно, формально отказался».

Петербургские редакции и редакторы былого времени

(Из «Воспоминаний петербургского старожила» 1820–1850-х годов)

I. Журналист-шутник (А. Е. Измайлов) и журнал для шутки («Благонамеренный») (1824–1826[754]).

II. Журналист – квасной патриот (П. П. Свиньин) и специально-патриотический журнал («Отечественные записки») (с 1823 по 1835 г.[755]).

III. Журналист – французик, подбитый ветерком (Шарль Сен-Жюльен) и салонный французский листок («Furet» («Хорек»)) с отчетами о русской литературе (1829–1830–1833).

IV. Журналист, придерживающийся чарочки (М. А. Бестужев-Рюмин), и листок, являющийся как случится, иногда («Северный Меркурий»), что не мешает издателю давать публике кое-когда являющиеся книжки журнала для дам («Гирлянда») (1830–1831–1832 годы).

V. Журналисты – сиамские близнецы (Н. И. Греч и Ф. В. Булгарин) и сильная в свое время их газета («Северная пчела») (1829–1836).

VI. Журналист – сатир и желчный полемист (А. Ф. Воейков) и еженедельные тетради сплетней и перебранок («Литературные прибавления к Русскому инвалиду») (1830–1835).

VII. Журналист – Тамерлан русской литературы (О. И. Сенковский («Барон Брамбеус») 1832–1846 гг.) и журнал-фейерверк с громким началом и злосчастною судьбою («Библиотека для чтения») (1834–1848).

VIII. Журналист, отставший от одного берега и к другому не приставший (Н. А. Полевой), и воссозданный им безуспешно журнал, родившийся при зареве пожара Москвы и при военных кликах 1812 года, постоянно склонявшийся к падению («Сын Отечества») (1836–1837[756]).

IX. Журналист-Протей (А. А. Краевский) и из лилипута патриотического журнальца выросшая громадная масса «чего хочешь и чего не хочешь» («Отечественные записки») (1839–1850[757]).

Х. Журналист-Икар, хотя и с восковыми крыльями, чуть не достигший солнца, но кувырком слетевший вниз (А. В. Старчевский), с его сначала необыкновенно успешно пошедшим еженедельником до превращения в ежедневник, попавший в руки кредиторов («Сын Отечества») (1856–1868[758] и до нынешнего его состояния полупечального, полукомичного).

Общая характеристика каждой из статей, посвященных которому-либо из этих десяти изданий, состоит в изображении тех личных отношений, в какие автор («Петербургский старожил В. П. Б[урнаше]в») в течение