Воспоминания петербургского старожила. Том 2 - Владимир Петрович Бурнашев

своей жизни бывал поставлен обстоятельствами к этим редакциям, причем имел случай видеть близко ход занятий каждой редакции или знать всю суть журнального механизма того или другого издания от лиц, ближе его поставленных в тесные отношения к самим журналистам. Портфели автора наполнены многими выписками из различных статей, напечатанных в этих изданиях, причем проявляются нередко прекурьезные причины напечатания тех или других мнений и суждений, закулисность которых будет воспроизведена здесь довольно откровенно и, по мере имеющихся сведений, подробно. Подобные опыты с объяснениями автором причин, почему и отчего та или другая статья в том или другом журнале, в той или другой газете, при тех или иных обстоятельствах, при том или ином влиянии, под впечатлением какого именно стимула получала тот или другой вид, не всегда согласный с тем, в каком статья была в рукописи. При этом автору придется нередко повторить то, что делал хромой бес известного старинного французского писателя-юмориста, Лесажа, т. е. приподнимать, так сказать, крыши над кабинетами[759]. Разумеется, относительно живых личностей это сделано быть имеет с тою осторожностью, какая оградила бы как автора, так [и] журнал, в котором он печатает свои «Воспоминания о журналистике былого времени», от обвинений в клевете за бездоказательные, невыгодные для чести некоторых личностей заявления. Вот почему, например, приводя резкие примеры хамелеонистики г. Краевского, автор будет исключительно стоять на почве собственных, личных (в 40-х гг.) отношений к этому публицисту, хвалившему его труды до приторности и потом предоставившему интриганам и врагам автора на тех же самых страницах того же самого журнала те же самые работы выставить в самом отвратительном виде[760][761]. По этой же самой причине, говоря о различных перипетиях г. Старчевского, столь несчастных с 1866 г., после неудачно нелепой покупки домов, приводимы будут очень типичные и очень комичные, перешедшие в судебную нашу литературу сознания г. Старчевского, с необыкновенно простодушною циничностью, в различных его редакционных фортелях и ташеншпилерствах.

Впрочем, из подробного перечня программы каждого из журналов, о фазисах которых я намерен сделать монографико-ретроспективные этюды – жанр, всего легче будет усмотреть всю суть характеристики этих этюдов, по возможности фотографированных верно на память, при помощи дневника моего; но в особенности, так сказать, ретушированных многими совершенно новыми справками, сделанными в Публичной библиотеке.

Автор не излишним считает сказать, что от времени до времени в этих воспоминательных монографиях он будет местами сопоставлять некоторые обстоятельства, характеризующие журналистику, так сказать, сегодняшнюю с журналистикою тех былых времен, какие воспоминает; но это весьма изредка и только в тех случаях, где тождество явлений как бы бьет в глаза.

I Журналист-шутник

В 1824 г. автор, будучи почти ребенком (12 лет), вместе с отцом своим, в то время сослуживцем Александра Ефимовича Измайлова, известного сказочника в стихах и баснописца, был в гостях у этого тогдашнего издателя журнала «Благонамеренный», выходившего в свет тоненькими темно-розовыми книжечками со стихами, преимущественно шутливого характера и с преоригинальною прозою. Замечательно, что журналец этот разносился подписчикам преимущественно сторожами того отделения Департамента [Государственного] казначейства, которого начальником был А. Е. Измайлов, отчасти и сам развозивший свои тощие книжки некоторым милостивцам, как граф Д.И Хвостов, и друзьям, какими у него были все братья Княжевичи[762] и доктор Кайданов. – Измайлов ездил обыкновенно на старинных дрожках, везомых знаменитым его рыжим конем, воспетым им впоследствии в стихах, напечатанных в журнале[763]. Вообще в этом журнале издатель постоянно патриархально беседовал со своими подписчиками о своем житье-бытье. – В 1824 г., летом, автор в первый раз увидел Измайлова, застав его на крылечке его деревянного домика на Песках, занятого кормлением кур и голубей, какое занятие, при крайнем неглиже, он продолжал до конца при гостях. – Беседа Измайлова с отцом автора о тогдашних литераторах и литературных деятелях. – Имена Рылеева и Бестужева, в то время еще невинные. – Толки о писателе Милонове, пившем мертвую. – Анекдоты. – Замечания о финансовой части журнальца. Вспомоществования графа Хвостова за право печатать свои вирши в «Благонамеренном». – Сильная денежная поддержка мономана купца Ганина, издававшего трагедии свои в два-три тома[764]. – Измайлов хвалил эту чепуху так ловко, что публика хохотала насмешке, а автор видел лишь сильную хвалу и умножал цифру своих субсидий. – Этот же самодур Ганин устроил на своей даче на Охте карикатурный сад, бывший предметом посещений и хохота всего Петербурга. Сад этот на малом пространстве обыкновенного городского сада в миниатюре и в карикатуре заключал в себе все то, что находится в садах царскосельских, петергофских и гатчинских. – Ряд анекдотов того времени по поводу Ганина и его сада, воспетого Измайловым в сатирической поэме, принимавшейся автором за оду ему[765]. – Подробное описание этого сада, некогда виденного автором. Отрывки из поэмы Измайлова. – Добродушная полемика Измайлова с Булгариным, начавшим издавать тогда скоро угасший «Волшебный фонарь»[766]. – Подробное описание личности Измайлова, его внутренней обстановки, житья-бытья, привычек и манер. – Краткая биография Измайлова. – Подробная монография всех книжек его журнала с забавными эпизодами и с комическою историею некоторых статей, наиболее рельефных. – Тогдашние понятия о журналистике как о деле, каким можно заниматься ради препровождения времени, стараясь из удовольствия извлекать и мелкую карманную пользу[767].

III[768] Журналист-французик, подбитый ветерком

В 1829 г. знакомство автора с мосьё Сен-Жюльеном, домашним секретарем графа Лаваля, члена Совета Министерства иностранных дел, состоящим на особом положении у графини, толстой бабы. – Романтико-миниатюрно-забавная личность этого Сен-Жюльена, вращавшегося в высшем обществе. Он затеял салонный листок «Furet» и вел его довольно мило, давая по листку по воскресеньям. Главною чертою этого листка были самые французские и легкомысленные воспроизведения различных тогдашних петербургских скандальчиков в высшем high life[769] большого света под вуалем псевдонима. Так, между прочим, тут описано было наделавшее тогда много шума увезение графом Ферзеном графини Строгановой[770], при содействии чернореченских привидений[771]. Вообще в журнальце о тогдашней петербургской жизни есть забавные наблюдения. – Вдруг этому французику захотелось иметь, разумеется, даром, по тогдашним понятиям, сотрудника для отчетов о современной русской литературе. Отрекомендованный ему дамами, я, семнадцатилетний мальчик, сделался его сотрудником и, разумеется, нес околёсную. Романы Греча, которые я теперь не мог бы в руки взять, я расхваливал выше леса стоячего[772]. Это и сблизило меня с Гречем, впрочем, без всякого преднамерения с моей стороны сближаться с ним. История этих отношений и встреча у Греча с Булгариным, Сомовым, Яковлевым, бар. Розеном, Очкиным и другими имеет свою оригинальность. Булгарин изъявил желание, чтоб в «Furet» говорилось о его романах. Желание его было исполнено[773], но отзыв показался