Кубанские зори - Петр Ткаченко

Приводя его воспоминания, я опять-таки сохраняю их стилистику, так как язык их может сказать читателю не меньше, чем сами описываемые события…

Месяц спустя Малкин составит документ, из которого будет ясно, помимо его воли, сколько стоит предательство. Как и всегда, как и во все времена — тридцать сребреников, а по расценкам тех лет — триста пятьдесят рублей на группу в восемь человек…

«Срочно.

Предславрайисполкома тов. Касилову. 1924 г.

Оперирующая банда В.Ф. Рябоконя в течение трех с половиной лет на территории Славрайона 31.11.24 г. опергруппой № 2 Загубывбатько ликвидирована. Сам главарь банды В.Ф. Рябоконь пойман и доставлен живым в Краснодар. Хитрый, умелый наймит отечественной буржуазии при ловле его требовал от сотрудников ОГПУ нечеловеческих усилий и даже жертв. Многие сотрудники в данный момент оборваны и босы и находятся в страшной материальной нужде. Кроме того, те же сотрудники в данный момент ведут ликвидацию остатков бело-зеленой банды, для чего также требуются средства.

Учитывая вышеизложенное, аппарат уполномоченного КЧО ОГПУ Славрайона просит Славрайисполком выдать вышеназванному аппарату для вознаграждения сотрудников опергруппы № 2 за поимку — ликвидацию Рябоконя и дальнейшей ликвидации банды 350 рублей.

Аппарат уполномочен. КЧО ОГПУ Славрайона уверен, что Славрайисполком учтет проделанную работу и окажет материальную помощь сотрудникам ОГПУ, не щадя здоровья, сил, выполняющих директивы власти Советов.

Уполномоченный Кубанского окружного отдела по Славянскому району Малкин».

Станица Староджерелиевская встретила арестованного и раненого Рябоконя Василия Федоровича колокольным звоном. Как это не невероятно, но все произошло именно так.

Арест Рябоконя произвел в народе неслыханное волнение и смятение. Люди высыпали на улицы встречать линейку, на которой его везли с забинтованными руками. И тут случилось, казалось, невозможное — зазвонили колокола станичной церкви. Но это не было чьей-то дерзостью или вызовом. Все опять, как и многое в судьбе Рябоконя, свершалось как бы само собой.

Оказалось, что в местной церкви обычно звонили, не поднимаясь на колокольню, для чего от колоколов были спущены веревки до самой земли. На выгоне же возле церкви паслась скотина. Был там и бык, который начал жевать веревку, а потом и дергать ее, разнося по станице неожиданный колокольный перезвон. И поскольку встреча Рябоконя колокольным звоном произошла как бы само собой, в этом тоже увидели некий высший смысл и вмешательство самого провидения.

Василий Федорович Рябоконь, руководитель повстанческого движения в приазовских станицах, бандит, пособник мировой и отечественной буржуазии, как писали тогда в донесениях и сводках, в течение более четырех лет мешавший мирному труду населения, наконец-то был пойман.

Когда с бандитизмом в приазовских плавнях было покончено, тогда и началось собственно социалистическое строительство. Теперь уже никто и ничто не мешало ему. Не пройдет и пяти лет, как начнутся массовые, повальные высылки людей на Урал. Кулаков, разумеется. То есть наиболее исправных хозяев. Выселение в таких душераздирающих картинах, от которых и теперь, спустя многие годы, холодеет кровь. Потом в 1933 году будет в этом хлебном краю голод, перед которым померкнут картины бедствия осажденного фашистами Ленинграда. Высокими бурьянами зарастут станицы, в которых редко шмыгнет одичавшая, не съеденная еще кошка или собака… Но все это будет потом, о чем тогда люди знать не могли, как и позже, вплоть до сегодняшнего дня, для большинства связь ликвидации бандитизма с последующими апокалиптическими событиями будет такой же призрачной…

Казалось, наконец-то власть могла рассчитаться со строптивым повстанцем, непокорным Рябоконем. И она вроде бы расправилась с ним по всей строгости установленных ею законов.

Но тут возникают сомнения, несмотря на, казалось бы, неопровержимые факты. Нужна ли была власти смерть Рябоконя, выгодна ли она была ей теперь? Многие ведь понимали, что Василий Федорович Рябоконь — не просто руководитель повстанческого движения, каких было на Кубани в годы гражданской войны немало. Это был человек, обладавший абсолютным доверием людей. Он был не столько руководителем движения, сколько его символом, знаменем, выразителем воли людей, их заступником и надеждой. Ведь жители хуторов и станиц его так и не выдали, не указали, где он скрывался. Возникала интересная ситуация: власть была у одних, а абсолютное народное доверие — у него, Рябоконя. С уничтожением его это доверие народа не только не переходило к власти, а, наоборот, еще более от нее отдалялось. А это были уже не смутные годы Гражданской войны, когда было еще не ясно, кто победит, а конец 1924 года. Новая власть стремилась уже утвердиться не винтовкой и пулеметом исключительно, а завоевать хоть какое-то расположение и доверие людей. В этих условиях просто поймать и убить — Рябоконя значило убить всякое доверие людей к власти, спровоцировать новый виток борьбы с ней, борьбы глухой, незримой и упорной.

Так просто было бы, объясняя рябоконевское движение, пойти по пути простейшему и формальному: всего лишь девять человек, скрывающихся в камышах, — обычная банда, а не какое-то там народное движение… И тут обнаруживается первое несоответствие: пока Рябоконя пытались безуспешно поймать, всячески подчеркивали именно политический характер его деятельности, а когда начали судить, то уже просто как бандита. Не кроется ли нечто за этим несоответствием, теперь нам за давностью лет не вполне понятное? Ведь бандиту мог быть вынесен любой приговор, а вот политическому противнику — только смертельный, потому что никакой иной политической силы, кроме собственной, новая власть не признавала.

Зная об этом, не потому ли Василий Федорович отрицал всякую свою связь с какими бы то ни было, особенно внешними, политическими силами? Теперь ему было выгоднее быть осужденным как бандит, чем политическим противником.

Столь долгие годы ловимый Василий Федорович Рябоконь допрашивается 4 ноября НАЧКРО Сороковым всего лишь единожды. Сохранился короткий протокол с дежурными вопросами. И уже 16 ноября состоялось заседание политтройки по внесудебному рассмотрению его дела.

Заседание политтройки проходило под председательством НАЧКУ БОК отдела ОГПУ Еремина. При участии членов политтройки представителя окружкома Артамонова и представителя окротдела ОГПУ Попашенко. В присутствии заместителя старшего помощника прокурора Налбандова, при секретаре Автономове. Вот ее решение:

Политтройка усмотрела, что, находясь в банде, руководимой лично им, потеряв всякую связь с международной и местной контрреволюцией, организовав вокруг себя банду, численность которой все время менялась и в последнее время равнялась девяти человекам, производил налеты на советские и частные учреждения, а равно и на отдельных граждан, занимался в период с 1920 года по настоящее время вооруженными грабежами, к числу каковых относятся: налет на пароход в районе ст. Гривенской Кубанского округа в 1922 году, два налета на ЕПО станицы Ста-роджерелневской и квартиру комчона Фурсы в 1923 году и налет на хутор Лебедевский 10 апреля 1924 года, где им были повешены граждане: Погорелов, Бирюк, Заяц, Моренко, что и сам обвиняемый Рябоконь признает и при личном допросе обвиняемый Рябоконь заявил, что никакой связи с контрреволюционными организациями как на территории Союза, так и вне он не имел. Нападениями и убийствами руководила личная месть за разграбленное разными лицами имущество, принадлежащее ему. Причину столь долгого нахождения в камышах объясняет тяжестью совершенного преступления перед Соввластью и боязнью понести за это тяжкое наказание.