Книга воздуха и теней - Майкл Грубер

— Еще одно образное выражение. Ну, я пошел спать.

Он проснулся в пятом часу утра и подумал: наверно, ему приснилось, что он дал заряженное оружие практически незнакомому человеку. Он выскочил из постели, подошел к шкафу — там на ручке висели его штаны — и нащупал в кармане второй пистолет. Шепотом выругавшись, он достал его и двинулся в сторону спальни матери, но потом передумал. Мэри Пег засыпала перед телевизором, но потом всегда просыпалась, и Крозетти представить себе не мог, что она подумает, если вдруг проснется и увидит в своей спальне сына с револьвером. Он положил оружие в парусиновый портфель, с которым ходил на работу, и вернулся в постель. Спал он беспокойно и, время от времени просыпаясь, сетовал на свою непроходимую тупость.

На следующее утро к завтраку он вышел поздно, рассчитывая свести к минимуму контакты с двумя другими обитателями дома. Мать уже была на кухне, полностью одетая, с макияжем, а Клим в своем плохо сшитом костюме сидел за столом. Пистолета нигде видно не было. Мэри Пег жарила яичницу с беконом и оживленно болтала с гостем. Они собирались поехать покататься — может быть, на Айленд, перекусить там где-нибудь, день солнечный, не слишком холодный; и так далее, и тому подобное. Этот дружеский разговор лишь усилил депрессию и чувство вины Крозетти. Причиной такого завтрака, очевидно, был Клим; обычно в выходные Крозетти довольствовался холодной кашей и кофе. Он немного поел, исключительно из соображений лояльности, при первой же возможности схватил пальто, портфель и ушел.

Мелькала мысль спросить, когда Клим их покинет — раз затея с дешифровкой писем зашла в тупик, но он решил не делать этого, опасаясь, что вопрос прозвучит грубо. В конце концов, здесь дом матери, и она может жить с кем пожелает. Между прочим, почему он до сих пор живет с матерью? Это нелепо, неприлично. Наплевать на экономию ради киноинститута. Кэролайн Ролли нашла способ выбраться из немыслимой ситуации, а ее ресурсы были гораздо меньше, чем у него (о чем она сама ему говорила). Крозетти овладела решимость все изменить. Он был знаком с своими ровесниками, которые жили вместе, коммунами в Уильямсберге и на Лонг-Айленде; такие же, как он, фанаты кино и музыки. Правда, арендная плата там «кусается», но, может, стоит на время забыть о киноинституте? Вдруг он и так сумеет написать небольшой сценарий и снять по нему фильм, а потом с готовой работой пристроиться в институт и получить стипендию. Еще надо посылать сценарии на конкурсы. Эти мысли захватили его, он и думать забыл о пистолетах или угрозе со стороны неизвестных преступников — до тех пор, пока, проходя через турникет подземки, не задел за него портфелем и не услышал лязг металла о металл. Только тут до него дошло: пистолет все еще при нем.

Третье шифрованное письмо

Мой лорд, я молюсь, чтобы вы не сердились, я пишу не часто, ведь мне нелегко шифровать, а вам нелегко разгадывать. Тем не менее, мне кажется, наш план продвигается хорошо. Закончив свою пьесу о буре, У. Ш. решает отправиться в Стратфорд-на-Эйвоне, куда давно уже хотел съездить, и просит меня поехать с ним и остановиться в его доме. 5 июня мы покидаем Лондон, с нами едут еще какие-то торговцы шерстью и Спейд как охранник. В том же месяце 8 мы прибываем, семья м-ра Ш. выражает ему свое восхищение: жена, две дочери, старшая Сьюзен, младшая Джудит; также и другие в городе, У. Ш. теперь значительный человек, состоятельный, его дом в Нью-Плейс очень просторный и удобный. Но грех никакими деньгами не искупишь, расплата за него смерть.

У. Ш. снова показывает, какой он притворщик, в Стратфорде он совсем не тот человек, что в Лондоне, говорит просто, как все в этой местности, выглядит обычным городским гражданином: не говорит о театре, не говорит о своей жизни в Лондоне, не сквернословит, как там. Жена сварливая женщина, бранит его за шлюх, за то, что посылает мало денег на ее содержание, а он говорит ей одно, проявляй терпение. Он и взаправду содержит шлюху, то ли певичку из Италии, то ли иудейку, очень черную на вид, я раза три или четыре заставал ее в постели с ним. Но он не хвастается ею перед другими: в таких вещах он все делает втихомолку и еще не устраивает дебошей и шумных попоек. На людях он разговаривает о покупке земли, о ренте, займах и тому подобном.

А вот со своей дочерью Сьюзен он держится веселее и проводит с ней много времени. Она, похоже, умнее, чем обычно бывают женщины, или, по крайней мере, так говорят. Она замужем за Дж. Холлом, он доктор, пуританин, имеет хорошую репутацию. Они не говорят о религии, но я подозреваю их, а как не подозревать тех, кто нечестен насчет истинной религии? Они посещают церковь, но не причащаются, хотя ходят слухи, что их отец часто причащался, проклятый папист, но он уже умер, и мать тоже. Вроде как они потому не причащаются, что искали хоть одного истинно праведного священника, но не нашли никого.

У. Ш. очень дружелюбный со мной, только со мной говорит о театре, пьесах и той пьесе о Марии, которую ему велено (так он думает) написать. Однако проходит много дней, а он ничего не пишет, только иногда что-то в свою маленькую записную книжку. Мы много ходим пешком, я сделал себе мерную палку и помогаю ему межевать землю рядом с Ровингтоном, границы которой оспаривает его сосед, и У. Ш. очень мной доволен. Его жена, хоть и сильно старше, очень шустрая и все успевает, все время ахает и охает, но знает каждую пядь земли, где они живут, все до последнего зернышка. Младшая дочь некрасивая, не замужем, и никто не предвидится. Она не любит меня, не знаю уж почему, я с ней обращаюсь очень вежливо. Но я подслушивал под дверью, когда слуги болтали, они говорят, что она ревнует отца к старшей сестре, вроде ее он любит больше или так ей кажется, и то же самое было с его сыном, ее близнецом, который умер несколько лет назад. У. Ш. хотел, чтобы это она умерла, а не ее брат, так она думает. Похоже, я примерно одного возраста с этим умершим парнем или чуть моложе и, наверно, чем-то похож на него в глазах У. Ш., вот почему он так любезен со мной, а младшая дочь ненавидит меня за это. Так они говорили, не знаю уж, правда все это или нет, но если правда, это выгодно для нашего предприятия, мне кажется.

Теперь я расскажу, как еле избежал опасности. Вечером он неожиданно заходит в мою комнату в его доме, где я как раз шифровал со своей «решеткой». Он спрашивает, что я делаю. Я сильно струхнул, но храбро говорю, что читаю Святое Писание. Он спрашивает, а зачем эта полоска металла. Отвечаю, это копия куска ограды, что украшает склеп моей матери, на память о ней. Тогда он говорит, поэзия тоже искусство, Дик, и я заметил, что ты быстро спрятал то, что писал, когда я вошел. Может, это стихи? Нет, кузен, говорю я, это так, занимаюсь математикой от безделья. Он говорит, ха, тут тебе и Святое Писание, и числа, да ты у нас просто чудо, хоть голова у тебя не так уж и велика. Потом он ушел, вот так я и выкрутился.

Зато вот какой его секрет я обнаружил. По воскресеньям после божественной службы он имеет привычку садиться на коня и потихоньку покидать город с этим своим Спейдом, говорит, что хочет прогуляться по лесам Ардена, что неподалеку. Однажды в такой день я тоже взял коня и поскакал следом за ними через лес на северо-запад, пять миль или больше, а потом местность стала повышаться, и в отдалении стал виден замок Уорвик. Тут я слез с коня, как и они, пошел по следу через лес. Спустя какое-то время я дошел до развалин монастыря, закрытого со времен короля Генри. Там собралось много народу, все на коленях, тихо переговариваются, и еще какой-то человек, без сомнения папистский священник, со своей чашей бормочет что-то. У. Ш. тоже среди них. Я смотрю, слушаю, подбираюсь поближе, может, они плетут какие-то дьявольские козни, и тут меня хватают сзади. Огромная рука зажимает мне рот, тяжесть давит к земле, а у щеки чувствую острие. Чей-то голос говорит: тихо или ты покойник. Так проходит какое-то время, потом меня поднимают, и я вижу У. Ш., а схватил меня Спейд, его кинжал все еще не в ножнах.