Полный цикл мести - Евгений Ткаченко

Иеремия сошел с дороги и двинулся в обход прижимаясь к земле как можно ниже. Чем ближе он подходил, тем сильнее его охватывало возбуждение. Не страх, а именно возбуждение. Словно его ждала встреча не с подонками и убийцами, а чем-то интересным и необычным. Не исключено, что не опасным, но точно доселе невиданным.

По доносящимся крикам, Иеремия убедился, что в хижине есть люди, и они крайне возбуждены. Но никто не выбежал на улицу посмотреть, кто же к ним крадется. Никто не открыл стрельбу из окон. Иеремия беспрепятственно добрался до хижины. Он уже собирался заглянуть в окно, как внезапный шорох заставил его прижаться к земле и затаить дыхание.

Когда страх поутих, Иеремия, наконец, начал мыслить рационально. Источник шума располагался за его спиной, а не в хижине. Никто не пытался пнуть его сапогом и не тыкал стволом в спину. Он медленно повернул голову. Кто-то шевелился за ящиками. Но, чтобы рассмотреть пришлось встать во весь рост. Иеремия проделал это простое действо с максимальной осторожностью так, чтобы и в хижине никто не заметил, и при этом быть готовым отразить возможную угрозу, затаившуюся за ящиками. Но никакой угрозы там не было. Только груда грязного тряпья. Груда медленно зашевелилась.

Иеремия вновь уткнулся лицом в землю. В этот раз ощущение близкой опасности не позволило ему беспомощно валяться в пыли. Он выставил револьвер вперед и пополз на четвереньках вдоль ящиков. И когда от цели его отделял один поворот, Иеремия, наконец, задумался над своими действиями. С чего он взял, что за ящиками таиться угроза? В конце концов, это мог быть обычный опоссум. А, что если нет? Иеремия живо представил, как под тряпками лежит Конокрад-Билл, пьяный, может избитый своими подельниками. И как только Иеремия сдернет мешок, которым тот укрывается, Билл завопит и предупредит своих товарищей, что спорят в хижине. Видимо, придется выстрелить ему в лицо до того, как он издаст хоть звук. А смысл? Выстрел привлечет не меньшее внимание.

Но, Иеремия уже давно не прислушивался к голосу разума. Он выполз из-за ящика и резким движением откинул пыльный мешок в сторону. Конокрада-Билла под ним не было. И опоссума. Под пыльным мешком и вонючими тряпками лежала девушка. О том, что это девушка Иеремия догадался по обрывкам платья. Ее лицо представляло большой синяк. Платье было все в крови. В том числе и подол. Иеремия не был знатоком особенностей строения женского организма. Но, даже ему было очевидно, откуда кровь на подоле.

Иеремия беззвучно выругался, и полный жгучей злобы он повернулся к хижине. Но, его остановили. Девушка, не смотря на кажущееся бессилие, вцепилась в ствол Скофилда мертвой хваткой. Иеремия потянул револьвер на себя. Девушка делала то же самое. И, что самое удивительное, Иеремия проигрывал в этом споре. Наконец, он сдался. Девушка нацелила ствол себе на грудь.

– Убей меня… – прошептала она.

– Нет!

Они молча смотрели друг на друга. Их взгляды были полны решимости. Она хотела умереть. Он – убивать. Вот только его желание было направлено не на нее. На мразей, которые бросили ее среди помоев и мусора словно сломанную игрушку.

– Тогда… Убей их! Убей их за то, что они сделали! Они заслужили!

– Договорились!

Только тогда ее пальцы разжались. Девушка закрыла глаза и тело ее медленно осела на землю. Иеремия испугался, что она умерла. Но, ее грудь продолжала медленно подниматься и опускаться в такт дыханию.

Дожидаться Генри и шерифа Иеремия больше не собирался. Он твердо решил вершить правосудие своими руками. В его душе не осталось места доброте, прощению. Их место заняло нечто темное и ненасытное.

Иеремия подполз к окну, стараясь поднять как можно меньше пыли и шума. Каким-то чудом он, наконец, начал прислушиваться к голосу разума, а не чувствам. И разум подсказывал ему быть осторожным. Иначе можно бестолково умереть так и не отомстив, и не добившись справедливости. Единственный относительно безопасный способ устранения обитателей хижины – свинцовый дождь через окно. Прежде, чем кто-либо успеет сообразить или предпринять. Беда в том, что из окна комната просматривалась не полностью. Во мраке помещения Иеремия видел только два силуэта. Но, отчетливо слышал три голоса.

Иеремия согнувшись обогнул дом. И в момент, когда он пытался бесшумно проскользнуть мимо двери, та распахнулась. В проеме появился великан – неухоженный заросший тип в меховой одежде с шапкой из шкурки енота на голове. Натурально снежный человек! Он остановился в дверях, не обращая никакого внимания на Иеремию, скрючившегося посреди дороги, и о чем-то яростно спорил с обитателями хижины. Но, Иеремия не смог разобрать ни единого слова. Его парализовал страх. Мозг лихорадочно выдавал одну идею за другой. Нырнуть в кусты. Выпрямиться и попытаться заболтать великана. Напасть первым. Каждый вариант требовал решительности, чего Иеремии как раз и не хватало. Он все представлял иначе. Он застает бандитов врасплох и расправляется с ними, как герой бульварных романов, которые он регулярно почитывал. Все просто – герой побеждает злодеев. Но то в книгах, а в жизни… в жизни он струсил.

Великан повернулся. Он тоже не был готов ко встрече с Иеремией. Но решительности и жизненного опыта у него было предостаточно. Иеремия видел, как улыбка слегка тронула губы великана. Еще бы, заискивающая поза в которой Иеремия замер и испуганный взгляд кого угодно бы рассмешили. Потом взгляд великана скользнул вниз и замер на револьвере. На все про все у великана ушла едва ли секунда: посмеяться, оценить ситуацию и выстрелить.

Пуля выбила дух из молодого тела и повалила наземь. Иеремия лежал в пыли раскинув руки глядя немигающим взглядом в небо. К его радости он не чувствовал ни боли, ни холода. Он просто не мог дышать.

«Ну, идиотина, вот и пришел твой конец!» – только и подумал он.

В этот момент засуетились люди внутри хижины.

– Ты какого черта творишь?!

– Тут какой-то малец… – оправдывался великан.

– И что?!

– У него револьвер!

– Невероятно! Человек! С револьвером! В Техасе!

Иеремия слушал их перебранку кипя от злости. Вот только зол он был не на убийц родителей, не на великана, что покинул хижину с единственной целью – перерезать горло девушки. Зол он был на себя. За то, что смалодушничал в самый ответственный момент – когда надо было проявить твердость. Он не только не довел дело до конца, но еще и обрек на смерть невинного человека. Было бесполезно и поздно клясться себе в том, что он никогда впредь не поддастся страху. Но все, что смог – набрать воздух,