Корни - Алекс Хейли

С каждым днем воздух становился все холоднее, на небе собирались тучи. И вот земля снова покрылась снегом и льдом. Кунта не переставал этому удивляться, хотя холод ему и не нравился. А вскоре черные с радостью заговорили о «Рождестве» – Кунта и раньше слышал это слово. Рождество было связано с песнями, танцами, вкусной едой и подарками. Это было здорово, но ведь праздник был посвящен их Аллаху. Хотя Кунте нравились посиделки у Скрипача, он решил, что ему лучше держаться в стороне, пока языческие праздники не закончатся. Когда он наконец появился у Скрипача, тот с любопытством посмотрел на него, но ничего не сказал.

А потом как-то быстро пришла следующая весна. Стоя на коленях среди грядок, Кунта вспоминал, какими пышными были поля в Джуффуре в это время года. Он думал о том, каким был счастливым, когда вместе с другими мальчишками из второго кафо пас голодных коз. В земле тубобов черные мальчишки помогали пасти блеющих бестолковых «овец» – так называли этих животных. А потом мальчишки дрались за право сидеть на голове отчаянно сопротивлявшейся овцы, пока мужчины большими ножницами состригали толстую грязную шерсть. Скрипач объяснил Кунте, что шерсть заберут, чтобы очистить и спрессовать, а потом женщины будут прясть шерстяные нитки, из которых соткут ткань для зимней одежды.

Вскапывание огорода, посадка и уход за растениями занимали все время Кунты от рассвета до заката. В начале летнего месяца, который называли «июль», работавшие на поле возвращались домой совершенно без сил – они заканчивали прополку хлопка, поднявшегося почти до пояса, и кукурузы с уже налившимися початками. Работа была тяжелой, но еды в кладовых, заполненных еще прошлой осенью, хватало. В Джуффуре, как помнил Кунта, в это время у людей сводило животы. Они варили суп из кореньев, личинок, травы и всего, что попадется, потому что ни зерно, ни фрукты еще не созрели.

Работы следовало закончить ко второму «воскресенью» июля. Кунта узнал, что в это время черным с разных плантаций «округа Спотсильвания» (так называли эту местность) разрешали отправляться в путь на какие-то «собрания». Поскольку все это было связано с их Аллахом, никто не предлагал Кунте отправиться с ними. Ранним воскресным утром более двадцати черных погрузились в повозку, предоставленную массой Уоллером.

Несколько дней на плантации почти никого не было. Мало кто заметил бы, если бы Кунта снова попытался сбежать. Но он знал, что ему никогда не уйти далеко. Ловец рабов сразу же поймает его и вернет хозяину. Как бы стыдно ни было это признавать, но он уже начал предпочитать жизнь на этой плантации смертельной опасности бегства. Он знал, что его обязательно поймают и, возможно, даже убьют. В глубине души Кунта понимал, что никогда больше не увидит родной дом. Он чувствовал, как в нем навсегда умерло что-то драгоценное и невозвратимое. Но надежда все же оставалась. Хотя он больше никогда не увидит семью, но, может быть, когда-нибудь сможет создать собственную.

Прошел еще год – так быстро, что Кунта даже не заметил. По камням в своей фляге он понял, что достиг двадцатого дождя. Снова стало холодно, приближалось Рождество. Хотя отношение Кунты к Аллаху этих черных не изменилось, им было так здорово, что он подумал: может быть, его Аллах не будет возражать, если он просто посмотрит на праздник.

Двое мужчин, получив недельную подорожную от массы Уоллера, отправились навестить своих жен на других плантациях. Одному предстояло впервые увидеть своего новорожденного сына. А во всех остальных хижинах кипела подготовка. Женщины расшивали праздничную одежду кружевом и бусами и вытаскивали из своих кладовок орехи и яблоки.

В большом доме все кастрюли и сковородки Белл шипели и шкворчали. Она готовила ямс, запекала кроликов и свинину. А еще готовила множество блюд из животных, о которых Кунта и знать не знал, пока не оказался в земле тубобов: индейки, еноты, опоссумы… Поначалу он относился к этой еде настороженно, но восхитительные запахи из кухни Белл убедили его попробовать все – кроме свинины, разумеется. Не пожелал он пробовать и спиртное, хотя масса Уоллер выставил черным две бочки крепкого сидра, бочку вина и бочонок виски, который откуда-то привез на повозке.

Кунта чувствовал, что черные уже приложились к спиртному – и Скрипач был среди них. Пьяницы вели себя странно. Черные дети бегали вокруг, держа на палках высушенные кабаньи пузыри. Они подносили их к кострам все ближе и ближе, пока какой-нибудь не лопался с громким звуком – под общий смех и крики. Кунта счел все это страшно глупым и отвратительным.

Когда день праздника наконец настал, выпивка и обжорство достигли апогея. От дверей своей хижины Кунта смотрел, как к массе Уоллеру съезжаются гости. Потом рабы собрались у большого дома и по команде Белл начали петь. Он увидел, как масса с улыбкой открыл окно. Потом он и другие белые вышли на улицу, чтобы послушать пение черных. Им это явно нравилось. Потом масса послал Белл, чтобы она позвала Скрипача поиграть им. Он пришел и стал играть.

Кунта понимал, что черные всегда делают то, что им говорят. Но почему им это так нравится? А если белые так любят своих рабов, что даже делают им подарки, то почему бы не сделать их абсолютно счастливыми – и не дать им свободу? Но потом он подумал, что эти черные, как домашние животные, не смогут выжить, если белые не будут о них заботиться.

А чем он лучше их? Отличается ли он от них? Постепенно Кунте становилось ясно, что он уже привык к такой жизни. Больше всего его тревожила дружба со Скрипачом. Его пьянство глубоко оскорбляло Кунту, но разве язычник не имеет права быть язычником? Похвальба Скрипача тоже тревожила Кунту, но он принимал все его слова за чистую правду. А вот его грубость и непочтительность выводили Кунту из себя. Ему все больше не нравилось, что Скрипач называет его ниггером – ведь именно так черных называли белые. Но ведь только Скрипач решился учить его языку тубобов! Разве их дружба не помогла Кунте перестать быть чужим для других черных? Кунта решил, что нужно узнать Скрипача получше.

Улучив удобный момент в самой подходящей обстановке, он задаст Скрипачу вопросы, которые давно мучают его. Но в его фляге прибавились два камня, прежде чем как-то в воскресенье, когда никто не работал, Кунта подошел к последней хижине в ряду и обнаружил Скрипача непривычно притихишим.

Они поздоровались и какое-то время сидели молча. Потом, чтобы начать разговор, Кунта сказал, что слышал от кучера массы, Лютера, что белые люди говорили о каких-то «налогах». И ему интересно, что такое «налоги».

– Налоги – это деньги, которые почти за все, что покупают белые, нужно платить сверх цены, – ответил Скрипач. – Король собирает налоги, чтобы быть богатым.

Кунта удивился столь краткому ответу. Он решил, что Скрипач в плохом настроении. Обескураженный, он замолчал, но потом все же решился задать самый важный для себя вопрос:

– Откуда ты сюда пришел?

Скрипач долго смотрел на него и молчал. Когда он заговорил, голос у него дрожал:

– Я знаю, что каждый ниггер здесь сплетничает обо мне! И я бы никому ничего не сказал! Но ты другой. – Он посмотрел на Кунту: – Знаешь, почему ты другой? Потому что ты ничего не знаешь! Тебя забросили сюда, отрубили тебе ногу, и ты думаешь, что уже пережил все самое страшное! Но не одному тебе плохо. – Скрипач почти кричал. – А если ты кому-нибудь передашь мои слова, я оторву тебе голову!