Корни - Алекс Хейли

– Я не скажу, – поклялся Кунта.

Скрипач наклонился вперед и заговорил очень тихо, почти неслышно:

– Масса, у которого я жил в Северной Каролине, утонул. А у него никого не было, ни жены, ни детей, кто получил бы меня по наследству. И я сбежал. Я прятался у индейцев, пока не решил, что могу перебраться в Вирджинию и играть здесь на скрипке.

– Что такое «Вирджиния»? – спросил Кунта.

– Слушай, ну ты и правда ничего не знаешь! Вирджиния – это колония, где ты живешь, если это можно назвать жизнью.

– Что такое колония?

– Ты еще тупее, чем кажешься. Эта страна состоит из тринадцати колоний. На юге – Каролины, на севере – Мэриленд, Пенсильвания, Нью-Йорк и еще куча других. Я никогда там не был, да и никто из ниггеров. Я слышал, там белые люди не признают рабства и освобождают нас. Сам я наполовину свободный ниггер. Мне нужно быть с каким-нибудь массой, чтобы меня не поймали патрульные.

Кунта не понял, но сделал вид, что понимает, чтобы не нарваться на оскорбления.

– Ты когда-нибудь видел индейцев? – спросил Скрипач.

– Видел, – помешкав, ответил Кунта.

– Они были здесь до белых людей. Белые люди говорят, что эту землю открыл один из них по имени Колумб. Но если Колумб нашел здесь индейцев, значит, не он открыл ее? Белые считают: все, что было до них, – это неважно. Они называют индейцев дикарями.

Скрипач помолчал, чтобы насладиться собственным остроумием, потом продолжил:

– Ты видел типи индейцев?

Кунта отрицательно покачал головой. Скрипач обмотал тряпкой три растопыренных пальца.

– Эти пальцы – шесты, а тряпка – шкуры. Они живут в типи. – Он улыбнулся. – Ты из Африки и думаешь, что все знаешь про охоту. Но никто в мире не охотится и не кочует лучше индейцев. Когда индеец куда-то идет, у него в голове настоящая карта. А мамми индейцев – они называют их «скво» – несут детей на спинах, как делают все мамми в Африке.

Кунта был поражен, что Скрипачу это известно. Глядя на его удивленное лицо, Скрипач улыбнулся и продолжил свой урок:

– Некоторые индейцы ненавидят ниггеров, другие любят. Ниггеры такие же, как индейцы, и нам всем тяжело. Белые хотят отобрать у индейцев землю. И ненавидят индейцев за то, что они прячут ниггеров!

Помолчав, Скрипач посмотрел прямо в глаза Кунты:

– Африканцы и индейцы совершили одну ошибку – пустили белых людей на свою землю. Предложили еду и кров, а потом белые вышвырнули их из собственных домов или заковали!

Скрипач опять замолчал, а потом чуть ли не закричал:

– Что меня бесит в вас, африканских ниггерах? Я видел пять или шесть таких, как ты! Не знаю, как мне удалось поладить с тобой здесь! Вам кажется, что все здешние ниггеры должны быть такими, как вы! Ты думаешь, мы не знаем про Африку? Мы никогда там не были и не собираемся! – закончив, Скрипач уставился на Кунту.

Боясь вызвать новый прилив гнева, Кунта вышел, не говоря ни слова. Он долго думал о том, что рассказал ему Скрипач. И чем больше он думал об этом, тем лучше ему становилось. Скрипач сбросил маску, а это означало, что он начинает доверять Кунте. Впервые за целых три дождя Кунта почувствовал, что начинает узнавать другого человека.

После этого разговора, работая в саду, Кунта думал о том, как мало он знал о Скрипаче и сколь многое ему еще предстоит узнать о других. Он был почти уверен, что и старый садовник носит маску, хотя они видятся изо дня в день.

И Белл он знает ничуть не лучше, хотя они каждый день разговаривают – точнее, говорит Белл, а Кунта слушает и ест ее угощения. Но все их разговоры были поверхностными и не касались личного. Только сейчас Кунта стал понимать, что Белл и садовник иногда начинают на что-то намекать, но никогда не говорят откровенно. Оба остерегались людей в целом, а его в особенности. Кунта решил получше узнать обоих. В следующий раз увидев старого садовника, он начал издалека, как это всегда делали мандинго. Кунта сказал, что слышал о «патрульных», но не понял, кто это такие.

– Это белые отбросы! – с жаром ответил старый садовник. – У них самих никогда в жизни не было ни единого ниггера! В Вирджинии есть закон о патрулировании дорог и других мест, где могут быть ниггеры. Поймав ниггера без подписанной массой подорожной, они бросают его в тюрьму и порют. А идут на эту работу белые, которым нравится ловить и избивать чужих ниггеров, потому что собственных у них нет. Понимаешь, все белые до смерти боятся, что любой свободный ниггер замышляет бунт. А патрульные – им больше всего нравится хватать ниггеров и обыскивать, раздевая догола перед женой и детьми, а потом избивать до крови.

Видя, что Кунта сосредоточенно слушает, старик, польщенный вниманием, продолжил:

– Наш масса этого не одобряет. У него даже нет надсмотрщика. Он говорит, что не хочет, чтобы кто-то избивал его ниггеров. Он говорит, что его ниггеры следят друг за другом. Они хорошо работают и никогда не нарушают правил. Он говорит, что если найдется ниггер, который нарушит его правила, то солнце не взойдет.

Кунте стало интересно, что же это за правила, но садовник продолжал говорить:

– Масса такой, потому что его семья была богата еще до того, как он приплыл сюда из Англии через большую воду. Уоллеры всегда были такими, какими стараются стать другие массы. Потому что эти массы всего лишь охотники на енотов: они получили клочок земли, купили пару ниггеров и заставляют их работать до полусмерти, чтобы хоть что-то получить.

Мало плантаций, где работает много рабов. Чаще всего у массы пять-шесть ниггеров. Нас здесь двадцать, у нас большая плантация. У двух из каждых трех белых вообще нет рабов – я так слышал. На очень больших плантациях работают пятьдесят-сто рабов. Это там, где черная земля, где низовья рек – в Луизиане, Миссисипи, Алабаме. А еще на побережьях в Джорджии и Южной Каролине, где растет рис.

– Сколько тебе лет? – резко спросил Кунта.

Садовник посмотрел на него:

– Я старше, чем ты и вы все думаете. – Он замолчал, потом добавил: – Я слышал боевой клич индейцев, когда был еще ребенком.

Садовник опустил голову. Спустя время он посмотрел прямо на Кунту и запел:

– Ай-я, тай умбам буува ки лей з идей ник олай, ман лун ди ник о лай а ва ни… – Он снова замолчал, потом поднял глаза на Кунту: – Моя мамми пела мне это. Она говорила, что слышала песню от своей мамми, которую привезли из Африки, как тебя. Ты знаешь, откуда она была?

– Похоже на язык серер, – ответил Кунта. – Но я не знаю их слов. Я слышал, как серер разговаривали на корабле, который меня привез.

Старый садовник с опаской огляделся:

– Никогда не пой эту песню. Ниггеры могут услышать и сказать массе. Белые не хотят, чтобы ниггеры говорили на африканских языках.

Кунта и раньше думал, что старик – выходец из Гамбии. В нем чувствовалась кровь джолофов – высокий нос, плоские губы, абсолютно черная кожа, чернее, чем у всех остальных. Но когда садовник рассказал все это, Кунта решил, что о подобном лучше не говорить. Он сменил тему, спросил, откуда старик и как он оказался на этой плантации. Старик ответил не сразу, но в конце концов решился: