В ночном саду - Кэтрин М. Валенте

Я не знал, что сказать. Мы болтались на волнах как остатки кораблекрушения; луна плыла на своей хрупкой спине.

– Куда тебя отвезти? Боюсь, мой причал тебе не понравится.

Секка хранила молчание. Её огромные чёрные глаза уставились на промокшего до нитки мальчишку.

– Ты хочешь вернуться наверх?

– Не знаю, – ответил он, и его голос сорвался в подобие всхлипа. – Я не могу вернуться, даже если захочу; выпустил весь свой свет, или почти весь, и так ослаб, что с трудом сойду с живота выдры. Мне страшно! Я не знаю, что там, наверху. Если туда отправляются мёртвые, могу ли я вернуться не умирая? Я ничего не знаю. Но это не имеет значения. Я не могу вернуться туда, как мышь не может подняться на гору.

Секка чуть встопорщила перья, сделавшись ещё больше, чем обычно.

– Тебе нужна гора?

Она повернула голову, как петух на рассвете.

Итто ответил не сразу. Я чувствовал его дыхание, лёгкое и быстрое, словно крыло, касавшееся моей шерсти.

– Возможно, – проговорил он. – Возможно, да.

Ракко задумчиво провёл по животу толстыми лапами.

– И что же случилось? – нетерпеливо воскликнула я.

– Секка отнесла его на гору. Это было много лет назад, и с той поры она не может заставить его вернуться. Он не хочет возвращаться. Бедная Секка летает вокруг горы и протяжно кричит, а он не слышит. Я хочу, чтоб ты, как хорошая лисичка, вернула его, ради меня и ради неё. Укради его у него самого, приволоки его сюда, перекинь через плечо. – Король выдр нахмурился. – Ему нельзя быть одному. Я поделюсь с ним своими вёдрами и сетями. Секка будет укрывать его крыльями до конца своих дней, а прочие гнёзда пусть пропадут пропадом. Он не должен оставаться один.

– И как я доберусь до вершины горы? Я не орлица, а лиса, и даже об этом узнала совсем недавно.

Из-за одной из колонн, покрытых облезлой краской, показалась огромная птица с ясными чёрными глазами и белыми пятнами на крыльях. Мне показалось, что она была достаточно большой, чтобы нести ребёнка на спине.

– Он, знаешь ли, рассказал Секке, где похоронен плот. Если ты спустишь его с горы, она расскажет и тебе.

– Зачем мне знать, куда он засунул старый кусок дерева?

Королева гагар подплыла ко мне.

– Слишком много вопросов, – вздохнув, сказала она. Её голос был низким и печальным, мягче, чем крики гагар, которые я слышала, когда чёрно-белые птицы собирались над прудом моей матери. Я взглянула через плечо на длинную бледную полосу пляжа, тёмную фигуру Маджо и её дом-на-горбе, окруженный высокой травой. Она казалась спящей.

Не задавая больше никаких вопросов, я забралась на широкую спину Секки и обхватила руками изящную шею. Её перья пахли моллюсками-гребешками, водорослями и яичной скорлупой. Она взмыла в ночь, и я вместе с ней.

– Есть хочешь? – вдруг спросила Сигрида, будто ей только что пришло в голову, что людям иногда полагается кушать.

– Я немного проголодалась.

Здоровячка встала и исчезла в корабельной башне. Я осталась наблюдать за последними лучами солнца и вдыхать ароматы расположенного поблизости рынка – шафран, жареное мясо, кислая вонь краски для шелка, пот, бочонки отстоявшегося масла, расплавленный металл, заливаемый в формы. Аль-а-Нур был тёплый и живой, нигде не виднелись ни снега, ни лишайники, ни лёд.

Сигрида вернулась с деревянным подносом, который без особых церемоний поставила у моих ног. На подносе было несколько коричневых квадратиков, одна полоска сушеного мяса, жестяная фляжка и апельсин.

– Галета, вяленая мышатина, ром и фрукт, чтобы зубы не распрощались с твоими челюстями. Коли станешь частью святого сестринства, только это и будешь есть первый год, так что привыкай. – На её морщинистом загорелом лице появилась кривая улыбка, словно перевернулась бледная страница в потрёпанной книге. – По мне, эта еда такая же вкусная, как вино в хрустальных бокалах и голубки с черникой. Лучшая еда на свете!

Я поела из вежливости. Галета была твёрдая, крошилась и по вкусу напоминала кровельную дранку. Мясо казалось затвердевшей полосой сплошной соли, а ром оказался горьким, как лисья желчь. Только апельсин был сладким и золотым.

– Так вы верите в Звёзды? – осторожно спросила я.

Сигрида пожала плечами – и будто по склону горы скатились валуны.

– Звёзды тут и там, веришь ты в них или нет. Я могла бы поверить в тебя или твердить каждому встречному-поперечному, что ты сплошная ложь и глупость, но это не изменило бы того, что ты сидишь здесь, примяв траву, и ешь мою еду, занимаешь место. Звёзды не действуют и не дают нам образец для подражания. Они ничему не учат. А первые сигриды искали чего-то большего. Но не будем закладывать корму́ раньше носа. Мы едва начали историю Святой Сигриды, история же Томомо близка к концу.

Тело Королевы гагар подо мной было тёплым. Надо мной – ночь, холодная словно руки мертвеца, и эти руки хватали меня, их прикосновение ощущалось сквозь тонкую ночную сорочку и босые незабинтованные ноги. Я зарылась лицом в перья Секки.

– Он уже не разговаривает, – низким голосом сказала она, разрезая клювом облака. – Просто сидит на морозе и смотрит. Не думаю, что ты сможешь что-то изменить, но надеюсь на это. Он тяжелый: если придётся его нести, тебе будет трудно.

– А поначалу он много говорил?

Секка опустила тёмную голову. Её перепончатые лапы сжимались и разжимались.

– Мы много говорили, пока летели к вершине горы, о милых вещах и нежных вещах, вздыхали и шептались, рассказывали друг другу истории о тьме в начале мира, истории яиц в начале сезона. Ракко не очень хороший слушатель – тот случай, когда я учила его быть Королём, исключение, – а Итто слушал, мне не пришлось прибегать к хитрости, чтобы заставить его не перебивать меня, как одного шерстолобого дурака. Оставив мальчишку на морозной крыше мира, я стала возвращаться, когда самцы прекращали призывать самок; мы опять тихонько вздыхали и шептались, рассказывали истории о темноте и яйцах. Но спустя несколько сезонов говорила уже только я, и в нём не было ничего милого и мягкого. Теперь он сидит на камнях и держит голову руками, смотрит в темноту. Я не возвращалась с той поры, как там побывала последняя из девочек Маджо, которая сдалась всего через час.

– Я не сдамся, – прошептала я тихо и мелодично.

Не могу сказать, как много времени понадобилось, чтобы добраться до вершины горы, хотя казалось, что солнце не один раз успело пройти по небу, пока мою кожу хлестал ветер. На вершине была вечная ночь, такая же тёмная, как брюшко чёрного дрозда. Секка ссадила меня в этой бесконечной темноте на скалистой вершине. Вершина горы оказалась меньше, чем можно было бы ожидать, и для нас с Итто – а он был там, сидел, прижав колени к груди и обхватив руками два лица, – едва хватало места, чтобы сидеть рядом. Секка устроилась на скале пониже и стала ждать, когда я потерплю неудачу.