Печать Индиго. Владыко Миров (3 книга) - Арина Теплова

энергии. Я вливала их в свое чрево, где были малыши. Но в последние дни была так немощна, что не могла этого делать, оттого так ослабла…

— Лапушка...— пролепетал ошарашенно Владимир, понимая, что, если бы Слава не умела творить живительные энергии и не была такой упорной и стойкой, она давно была бы мертва. Именно на это рассчитывали Темные, и именно про это говорила Росана. Но они все даже не предполагали, что эта слабая девушка настолько сильна духом и уникальна. Он яростно выдохнул. — Сейчас!

Мгновенно стянув длинный клинок с портупеи и не доставая его из ножен, Владимир просунул его между обнаженной лодыжкой Славы и Темным браслетом. Сузив глаза, он сосредоточился. Уже через пару мгновений мужчина ощутил в своей руке достаточную энергетическую силу и резко дернул. Темный железный браслет порвался. Владимир осторожно снял его с ее ноги и отшвырнул в сторону.

— Темные твари… — процедил он в запале. Он вновь обернулся к Славе, и в его глазах заполыхала нежность. Не сдержавшись, он приник горячими губами к ее челу. — Все будет хорошо...

— А кольцо Федора? Его дали ему Темные. Едва он поворачивает его, я теряю сознание…

— Я отрубил ему руку вместе с этим проклятым кольцом, — объяснил он. — И изувечил Артемьева так, что он до конца дней останется немощным калекой… ибо смерть — слишком большой подарок для этого пса…

— О Боги, — сказала Слава испуганно, но в ее сердце не было жалости к Артемьеву, потому что уже давно она считала его худшим из людей, ведь он пошел на убийство своего отца. Она тяжело подняла руку и ласково провела по взлохмаченным вихрам любимого. — Что случилось? Эта повязка…

Смутившись, Владимир опустил взор вниз и глухо объяснил:

— Осколок ядра. Я не мог применить свои навыки, оттого что был на войне…

— На войне?

— Да. Как-нибудь я расскажу тебе, моя радость… это не страшно… у меня же есть второй глаз, и я прекрасно вижу тебя, моя красавица, — он печально улыбнулся ей, подняв на нее взор. Но Слава так трагично и с жалостью смотрела на него, что уже через миг он с обидой выпалил: — Отчего ты так смотришь, Слава? Или я более не нравлюсь тебе таким? Обезображенным и хромым?

— Что ты говоришь, Владимир? — опешила она и, обвив руками его голову, прижалась губам к его повязке на глазу. — Твоя красота не важна для меня, ибо яростная любовь твоего сердца для меня во много раз дороже…

Он немедля стиснул ее в своих объятиях и прошептал:

— Моя лапушка…

Именно в это момент раздались сильные удары в дверь, и снаружи закричали, требуя немедленно открыть. Владимир тотчас выпрямился и вымолвил:

— Надо уезжать.

— Нас просто так не выпустят из усадьбы, тем более, если ты изувечил Артемьева…

— Меня не остановит горстка жалких слуг, — выплюнул Владимир и устремился к сундуку с вещами.

Уже через пару минут он помог Славе надеть чистую рубашку, сарафан и темные чулки и завернул ее в плащ. Удары стали сильнее, дверь начали выбивать. Владимир, быстро закрепив детей порванными простынями, привязал их к своей груди. Обратив взор на Славу, он сказал:

— Я привяжу тебя к своей спине. Так тебя не заденут.

— Прости, я так слаба, — пролепетала она, видя, как он снял свой плащ и сворачивает его, чтобы сделать из него подобие большой повязки. Она видела, что малыши, перевязанные и прикрепленные к его груди солдатиками, послушно молчали и лишь обнаженными ручками и ножками болтали по воздуху. Она обеспокоенно заметила. — Они замерзнут, Владимир.

— Не переживай, золотко. Я окутаю их энергетическим теплом, когда мы выйдем.

Владимир привязал Славу к своей спине, боком, и она устало положила свою головку к нему на плечо. Без промедления приблизившись к двери, мужчина обернулся и, обращаясь к девушке, сказал:

— В путь…

Он стремительно распахнул дверь и мрачным взором уставился на мужиков-слуг, которые толпились в коридоре. Некоторые были с топорами.

— С дороги… — процедил Владимир.

— Ты не выйдешь отсюда, нерхисть! — выпалил один из мужиков.

Владимир тут же выкинул вперед левую свободную руку и ударил сильным фиолетовым лучом по первым стоящим. От мощи удара мужиков откинуло назад, и некоторые из них упали. Все ахнули, и Соколов процедил:

— С дороги! Или с вами будет то же, что и с вашим хозяином…

Дворовые испуганно сжались, но уходить все же боялись, опасаясь гнева Артемьева. Вдруг раздался выстрел, и пуля, направленная во Владимира, полетела ему в грудь. Однако мужчина молниеносно вытянул вперед ладонь, и смертоносная пуля замерла рядом с его кистью. Толпа ахнула, когда та упала к ногам Владимира.

— Ведун! — поднялся шепот по толпе.

— Кто-то еще хочет потягаться с ведуном? — ехидно заметил мужчина, жутко оскалившись, словно зверь.

Но упертые мужики не хотели расступаться и пропускать их.

В следующий миг, сосредоточившись, Соколов сделал вокруг себя защитный кокон, который покрыл и Славу с малышами, чтобы не причинить им вреда. Она же, пребывая в полуобморочном состоянии, увидела, как некая ярко-фиолетовая прозрачная стена встала в полуметре от нее, и поняла, что он выставил защиту. Вдруг раздался гортанный низкий рык Владимира, и Слава чуть поморщилась от неприятного голоса мужа.

Речевой ударной волной своего голоса Владимир сбил с ног всех стоящих на его пути, и упавшие мужики невольно схватились за уши от невыносимой боли. Уже через миг он замолчал и немедленно устремился со Славой и малышами вперед, отмечая, что более ни у кого нет желания его останавливать.

Стремительно преодолев двор, Владимир беспрепятственно вышел за ворота усадьбы и быстро направился по улице вперед. Остановив первого попавшегося мужика с телегой, Соколов заплатил ему с лихвой и купил у него телегу и лошадь. Осторожно перекладывая Славу и малышей в телегу, Владимир заботливо произнес:

— Потерпи, моя радость. Доедем до соседнего города, там я найму экипаж.

Она лишь улыбнулась ему, и вдруг ее лицо омрачилось, она спросила:

— Ты сможешь простить меня, Владимир?

— За что? — опешил он, всматриваясь в ее золотые печальные глаза.

— Я принадлежала другому…

Владимир побледнел и раскрыл рот, чтобы разуверить ее. С горячностью и страстью он хотел сказать ей, что она неправа. Но понял, что надо быть осторожным, дабы не причинить своими словами Славе еще большую душевную боль,