Севастопольский вальс - Александр Харников

Когда мы наконец вышли оттуда, Саша деловито спросил:

– Ну, теперь давай, колись. С каких пор ты хромаешь?

– Пару дней уже. Но хуже стало сегодня утром – неудачно упал на ногу. Хрен знает, что произошло. В бою вроде ничего не болело. Да и по пути домой все было в ажуре…

Саша споро ощупал колено, задавая обычные в таких случаях вопросы, мол, «здесь болит? а здесь не болит?», после чего торжественно объявил:

– Похоже, дружище, ты себе тендинит заработал. Сиречь воспаление сухожилий. Дам я тебе пару таблеток, а также забандажирую твою коленку. А ну, пойдем… Да-да, вот сюда, в мою операционную. Не бойся, резать тебя не буду. По крайней мере, пока. Шутка.

Минут через пять-десять (Саша свое дело знал туго) мы уже входили в одну из палат. Саша подвел меня к тому самому подпоручику, которого я видел с утра и чья физиономия показалась мне смутно знакомой. Его нога была в гипсе, привязанная к какой-то палке, которая была прибита к основанию кровати. Осмотрев больного, расспросив его про его самочувствие (причем больной говорил с ярко выраженным польским акцентом), Саша пробормотал «ну, все вроде хорошо» и вдруг добавил:

– Подпоручик Домбровский, позвольте вам представить моего друга, поручика Николая Максимовича Домбровского. Коля – это Витольд Домбровский. У него было ранение в ногу, но я сумел спасти и его, и ногу.

Меня как молнией ударило. Это же мой прапрапрапрадед! Я про него знал только, что погиб он в нашей истории при Альме, так и не узнав, что его жена, Анастасия, которая после высадки врага в Евпатории уехала к родне в Одессу, беременна моим прапрапрадедом…

– Już widziałem pana u Kamyszowej, – улыбнулся мой предок. – Pan rozumie po polsku?[12]

– Tak, trochę[13].– ответил я.

О том, что мой предок перешел в православие для того, чтобы жениться на моей прапрапрапрабабке, мне было известно из семейных хроник. Но то, что его основным языком был все еще польский, я узнал впервые. Дальнейшие разговоры мы вели именно по-польски:

– Огромное вам спасибо, пане Миколай, за то, что вы и ваши люди нас спасли! Мне рассказали, что именно вы подстрелили того офицера, который меня чуть не зарубил.

Вдруг он, увидев мою печатку с гербом, побледнел еще сильнее и воскликнул:

– Пане Миколаю, мы с вами не родственники? И посмотрите… – он взглянул на свою печатку. – Езус Мария! Такого не может быть! У вас на перстне те же царапины, что и у меня! Только у вас еще здесь… и здесь…

– Пане Витольде, – сказал ему я, решившись больше не интриговать своего предка. – Видите ли… У вашей жены, Анастасии…

– Вы знаете даже, как ее зовут, – удивился тот.

– У нее скоро будет ребенок. Ваш сын, Максим Витольдович.

– Откуда вам это известно?

– Вы слышали что-нибудь про эскадру на Балтике?

– Конечно слышал! Это та самая, которая разбила англичан и французов! – кивнул Витольд. – Но…

– Так вот, мы с доктором Николаевым – с той самой эскадры. Мы прибыли из XXI века. И я – ваш прапрапраправнук.

Подпоручик остолбенел. Он с удивлением уставился на меня. Саша, продолжавший обход, посмотрел на меня весьма сурово – мол, смотри, пациенту здоровье испортишь. К счастью, похоже, кроме нас с Витольдом, никто в палате не знал польского – все занимались своими делам – кто спал, кто разговаривал друг с другом. Но Витольд вдруг пришел в себя и сказал:

– Так вот почему вы так похожи на моего отца… Практически копия, только выше его на целый фут. В голове не укладывается – люди из будущего. Понятно теперь, почему вы так быстро разгромили тех на Балтике и почему так быстро смогли переломить ход вчерашнего боя. И перстень ваш – он мой, только другая его – как бы это сказать – ипостась…

– Именно так. И зовите меня Ником. Все-таки я ваш потомок. И можно на «ты»…

– Смешно, правда? Вы… ты – мой потомок, но ты меня старше по возрасту и по званию… Ну тогда хоть зови меня «Витя», как Настя моя называет. А то для «дедушки» я слишком молод. И спасибо тебе за то, что ты мне рассказал про моего будущего сына… А у тебя детей нет?

– Есть невеста. В Петербурге осталась. Витя, обязательно приезжай с бабушкой… в смысле, с Настей, на свадьбу! Сразу после нашей победы.

– Приедем, конечно. Скажи, а что со мной случилось в тот раз? Ну, задолго до твоего рождения?

– Убили тебя при Альме. Точнее, ранили тяжело, а спасти не удалось – супруге твоей написали, что началась гангрена. Но, как видишь, все изменилось. И при Альме тебя даже не ранило, и сейчас, у Камышовой, ты выжил. И далее будешь жить, доктор Николаев обещал тебя на ноги поставить.

– А потом мы с тобой вместе будем бить неприятеля!

– Если доктор разрешит, тогда, конечно, да. Ладно, давай я потом еще приду – а то видишь, как он на меня смотрит. Жалеет, небось, что привел.

– Хорошо, Миколай! Буду ждать.

Мы обнялись, я помахал Саше рукой и вышел. Конечно, надо было бы поговорить и с другими пациентами, но после встречи с Витей я уже не мог ни о чем другом думать. Ведь не каждый день бывают такие случаи… А статью я как-нибудь напишу, не впервой.

14 (26) сентября 1854 года. Борт «Ансата» Подпоручик Гвардейского флотского экипажа Шульгин Игорь Евгеньевич

«O sole, o sole mio sta ‘nfronte a te, sta ‘nfronte a te», – я мурлыкал под нос любимую неаполитанскую песню мамы. Да, она сильно огорчилась, когда я, после того как меня приняли в Московскую консерваторию, решил сначала отдать долг Родине. Попал я к вертолетчикам, но к самим вертолетам меня, как и прочих срочников, не подпускали – как в том анекдоте, «руками ничего не трогать, кормить собак», – то есть делать всю подсобную работу. Я решил, что не хочу быть певцом, а хочу быть авиатором. И именно вертолетчиком, хотя мой отец, бывший военный летчик, ныне работающий на региональных рейсах, не считал их за настоящих летчиков.

Потом было летное училище, карьера штурмана… И вдруг, при Сердюкове, нашу часть расформировали, и мне пришлось переквалифицироваться – стыдно сказать – в приемщики; поэтому, как только контракт закончился, я покинул родные ВВС и отправился в Казань, на местный вертолетный завод, о чем ни разу не пожалел. Хотя петь любил, но только для друзей. Особенно противоположного пола.

И мало кто знает, что «О соле мио» – это не про то солнце, что на небе, а про лицо той женщины, которую ты любишь. Для Коли Семенова это однозначно его Ода – достаточно взглянуть, как она на него смотрит, а он на нее… А вот у меня такого солнышка нет.

Хотя было, что уж там скрывать. В Казани я познакомился с Гулей, студенткой из местного университета. Умница и просто красавица… Назначили день свадьбы, и однажды Гуля мне рассказала, что ходила креститься, несмотря на противодействие семьи – она решила, что мы будем венчаться в церкви. До свадьбы оставалось менее двух месяцев, как вдруг меня пригласили на свадьбу сослуживца. Гуля со мной не пошла – на следующее утро у нее был экзамен. Увы…