Внуки - Вилли Бредель

школы он приходил в больницу, и они вдвоем отправлялись «открывать новые земли». В большинстве случаев Виктор знал те места, по которым они проходили. Он стал настоящим москвичом, говорил по-русски и так вжился в этот новый для него язык, что строил немецкие фразы по законам русского синтаксиса.

Вдвоем отец и сын спускались в московское метро, на каждой остановке выходили и восхищались подземными вокзалами: построенные каждый в своем стиле и из разных материалов, они все походили на мраморные дворцы. Вальтер со своим гидом осматривали универмаги, посещали музеи, иногда заходили среди дня в кино; с особым удовольствием, обычно уже в завершение прогулки, усаживались за столик в кафе «Мороженое» на улице Горького.

Понемногу Вальтер Брентен заново узнавал сына; за годы разлуки он стал совсем другим — он очень вырос. Виктор, которому не исполнилось еще семнадцати лет, был, на его взгляд, не по годам серьезен; мальчику не хватало жизнерадостности. Не объяснялась ли такая черта его характера тем, что ему пришлось испытать в фашистской Германии? Вполне возможно, Виктор любил литературу и музыку, особенно музыку, но химия, физика и математика интересовали его больше. Его склонность к точным наукам уже вполне определилась.

В Москве Вальтер Брентен вновь обрел сына, но это был уж не ребенок, а почти взрослый человек; когда они шли вместе, у Вальтера было такое чувство, точно рядом с ним закадычный друг, с которым обо всем можно поговорить, который все понимает, во всем разбирается и даже кое-чему научить может.

II

Вальтер ждал Айну со дня на день, но приехала она именно тогда, когда все его мысли и чувства были заняты предстоящим празднованием Первомая. Как вихрь, влетела Айна в палату, но вдруг остановилась и спросила:

— Можно тебя обнять? Ты уже совсем здоров?

Он улыбнулся и широко раскинул руки.

— Можно!

Тогда она бросилась к нему, обвила руками его шею, прильнула лицом к его плечу и заплакала. Он гладил ее по голове.

— Ведь кругом люди, Айна. Что они подумают?

Он бережно отстранил ее.

— Дай хоть посмотреть на тебя!

И вот уж она улыбается сквозь слезы.

— У тебя прекрасный вид!.. Пополнела даже, сударыня!.. А от тоски как будто не полнеют?

— Я здесь! В Москве! Ты рядом! — Айна покачала головой, словно еще не верила себе.

— Идем. Посидим в приемной. Там мы будем одни.

Он взял ее под руку, и они пошли к дверям. Больные в палате, которые давно знали, что он ждет Айну, и теперь были свидетелями их встречи, радовались вместе с ним. Они улыбались ему и дружески подмигивали.

Ну вот наконец Айна с ним! Живая, веселая, предприимчивая — такая же, как была. Она говорила и говорила, смеялась и радостно вскрикивала, обнимала, целовала и кружилась вокруг него. И сразу же высыпала перед ним тысячу планов, широких планов! Работать она будет в Институте иностранных языков. Надо достать квартиру, в крайнем случае — комнату. Но прежде они непременно должны поехать куда-нибудь отдохнуть. Устроить себе настоящий летний отдых.

— Как тебе удалось приехать? — спросил Вальтер. — Кто тебе помог?

— Партия, — ответила она. — Все сделала шведская компартия. Представь себе, одной коммунистке, которая работала здесь в Москве, пришлось по семейным обстоятельствам вернуться в Швецию. Она живет в Карлстаде, на озере Венерн. Слушай, мы непременно поедем туда когда-нибудь! Там чудесно, поверь мне… И вот вместо Герды я и поехала. Здорово, а? Этим я обязана Свену. Не будет ли мне трудно? В институте? Думаю, что справлюсь. А как по-твоему, справлюсь?

Она не дожидалась ответа и говорила без умолку:

— Сначала предполагалось, что мы полетим самолетом. Представь себе: лететь через Балтийское море, где идут бои. Повсюду фашистские пираты. Но воздушное сообщение Стокгольм — Рига все же существует; самолеты еще курсируют. Товарищи уговаривали меня: поезжай железной дорогой, хоть дольше, зато вернее. Поезд и в самом деле невыносимо долго тащился. Но теперь я здесь. Ты рад? Ну скажи же! Почему ты ни слова не говоришь?

— Петь дуэтом еще можно, но говорить дуэтом нельзя, — отвечал он с улыбкой.

— Давай тогда споем! Мне хочется петь, танцевать, и снова петь, и снова танцевать! А как ты? Ты в самом деле уже здоров?

— В самом деле? Срок как будто достаточный, чтобы выздороветь.

— А почему же ты в больнице? Когда немецкие товарищи сказали мне, что ты еще в больнице, я бог знает что вообразила. Рецидив. Ухудшение… Нет, у тебя совсем не болезненный вид. Только немножко похудел. Но тебе это не вредно. В Париже ты был слишком толст.

— В Испании меня уже нельзя было назвать толстым.

— Ах, да! Испания! С удовольствием посмотрела бы там на тебя. Я разговаривала со шведскими товарищами, которые дрались в Испании. Кое-кто был даже с тобой в одном батальоне и знал тебя. Уж этих-то я порасспросила, будь покоен! Я все знаю, что там было с тобой.

Вальтер поцеловал Айне руку.

— Я очень рад, что ты приехала!

Она просияла, и от счастья глаза ее опять наполнились слезами.

III

Первого мая они вместе стояли на Красной площади на трибуне, любовались парадом Красной Армии и демонстрацией трудящихся Москвы.

Третьего мая Вальтер выписался из больницы и переехал в гостиницу к Айне.

Едва они обжились, как уж снова пришлось укладывать чемоданы: они на месяц уезжали в Крым, в Суук-Су.

— Наше свадебное путешествие! — ликовала Айна, Как она радовалась, что увидит Крым. — Надо надеяться, что Суук-Су находится на берегу моря? — Она немедленно достала карту Крыма и принялась изучать Крымское побережье. По складам разобрала все названия больших и малых городов от Севастополя до Керчи. Суук-Су среди них не было.

— Значит, Суук-Су расположен в глубине полуострова. Вот досада!

Загадочное, не обозначенное на карте побережья Суук-Су не давало покоя ни Вальтеру, ни Айне. Они укладывались, но мысли их заняты были этим необычно звучавшим названием. Вальтер позвонил в туристское бюро. Там ему сказали, что Суук-Су находится вблизи Гурзуфа, у самого моря.

Айна пустилась в пляс и до того разошлась, что Вальтер даже боялся, как бы соседи не запротестовали. Но и он с большой радостью думал об этой поездке к Черному морю. Сколько лет он уже не отдыхал. В тысяча девятьсот тридцать втором году летом, когда его выпустили из крепости, он совершил двухнедельную поездку на пароходе по Рейну; с тех пор прошло девять лет. Девять лет… Все тут было: и концентрационный лагерь, и Париж, и Испания, и долгая болезнь. А теперь целый месяц отдыха! Солнце, вода, песок, ничегонеделанье, книги — все это ему