Ведьма полесская - Виталий Кулик

Неимоверным усилием приказчик старался отвести глаза и не видеть зловещего представления. Но какая-то неведомая сила не давала ему сделать это. А вот с отползанием у Степана кое-как всё ж выходило.

Лошадь хоть и вскидывала часто в беспокойстве морду, но всё же чувствовала, что для неё опасности нет. Занятая более насущной задачей, она щипала траву всего лишь в каком-то десятке шагов от приказчика и Химы. И вдруг, почуяв, что началось твориться что-то крайне неладное, она снова вскинула морду и на этот раз тревожно и громко заржала.

Это стало спасительной соломинкой для Степана. Ржание лошади показалось ему настолько родным и земным звуком, что, заслышав его, он сумел на мгновение вырваться из колдовских чар. Этого мгновения было достаточно, чтобы отвести взгляд, опомниться, вскочить на ноги и кинуться к коню.

Проделав такой «отважный поступок», приказчик в состоянии сильнейшего нервного напряжения всё же успел отметить мелькнувшей мыслью, что и он может противостоять колдовским чарам. Если, конечно, сильно припечет. Ему было и невдомёк, что всё произошло по замыслу ведьмы. Не хотела она больше задерживать Степана и тем более причинять ему вред. Он ещё сгодится ей.

Уже пустив коня в галоп, Степан услышал вдогонку необычайно громкий крик Химы:

— Про уговор не забудь! Забудешь — точно с дьяволом встретишься!

Заранее было оговорено и решено, что свадьба будет проходить у Марыльки, да и жить молодые тоже будут в хате бывшего покойного приказчика. Вот поэтому свадебные повозки ехали после венчания к Марыльке. Ехали без лихих посвистов, весельных песен и без задорных выкриков да гиканий, которыми по обычаю всегда сопровождался свадебный кортеж.

По этому же обычаю, молодых должны встречать с хлебом-солью родители жениха, но по случаю спешной свадьбы и немалой отдалённости, со стороны Прохора вообще никого не было. В таком случае молодожёнов встречают родители невесты, но опять же, есть ещё одно «но» — вдовам и вдовцам делать это ни в коем случае нельзя. Встречать Прохора и Марыльку поручили родному дяде невесты.

На скромный свадебный пир позвали лишь самых родных и близких. Под раскидистой яблоней молодожёнов ожидали дядьки и тётки невесты, наречённые родители, ближайшие соседи и с десяток близких друзей молодых.

Марылькины дядьки время от времени важно похаживали по двору в добротных сапогах, к которым крестьяне особо бережно относились и надевали лишь по праздникам или на великие ярмарки. Рубахи, вышитые по вороту и низу орнаментом и подпоясанные тонкими ремешками или цветными поясками, придавали своим хозяевам ухарский вид. И чем зажиточнее крестьянин, тем наряднее рубаха и замысловатее вышивка.

Бабы на свадьбу тоже нарядились во всё лучшее, что имелось в сундуках. Их наряды были более разнообразны и с более выраженной национальной вышивкой.

Рукава, ворот и нагрудная часть льняных рубах пестрели колоритным орнаментом. Поясные юбки у многих баб и молодиц отличались по покрою и украшениям. Одни красовались в суконных красных андараках, другие — в синих или зелёных летниках и понёвах[49]. Но особое внимание крестьянские женщины уделяли красочности фартука. Фартук — это, можно сказать, лицо костюма. Он украшался различными складками, затейливо вышитыми узорами и орнаментами, обрамлялся покупными или домоткаными кружевами.

На женских ногах обувь тоже сидела по-разному. Которая молодица побогаче, всячески выставляла напоказ изящные чаравики, изготовленные умелым ремесленником. Кто беднее, стыдливо прятал грубые сапоги или постолы[50]домашнего изготовления.

Замужние женщины укрывали головы цветастыми хустками и намитками[51]. Девки на свадьбах красовались в венках, перетягивали волосы лентами-скидочками.

Хотя все между собой и были роднёй, но ревностных взглядов на убранство друг друга сёстры, золовки[52], своячины[53], тётки да ятровки[54]скрыть не могли. То у одной, то у другой лицо омрачалось от завистливого взгляда на яркий блеск чужих бус; губы высокомерно кривились в надменной ухмылке при виде более бедного наряда; яркий орнамент расшитого фартука вызывал у кого-то плохо скрываемый вздох.

Народ в ожидании молодых проводил время за разговорами. Мужики вели степенные беседы на житейские темы; бабы, продолжая придирчиво оценивать наряды, обсуждали все последние сельские новости; и те и другие гадали о благополучии сегодняшнего брака.

Многие гости открыто сетовали на скоропалительность этой женитьбы: можно было бы ещё несколько месяцев и потерпеть, подготовиться как следует и справить веселье, соблюдая все обычаи и ритуалы. Ни сватовства, ни змовин[55], ни многого другого к этой свадьбе не проводилось.

Немногочисленные приглашенные гости рассчитывали погулять на звонком веселье, а тут — тихое застолье.

В надежде на угощение во двор заходили самые нетерпеливые односельчане, не удостоившиеся чести быть приглашёнными. Видя, что пришли слишком рано, сбивчиво передавали Марфе поздравления для молодых и, неловко потоптавшись, отправлялись восвояси.

Уже давно замечено, что хорошие важные новости среди людей распространяются очень быстро, а вот вести о чужом несчастье или горе — и того быстрее. Так и сейчас: весть о конфузах на венчании чёрным вороном пролетела по всему селу, не обошла стороной и избу невесты. Ещё задолго до приезда молодых собравшиеся гости узнали о дурных предзнаменованиях.

Затихли весёлые шутки, сопровождавшие всякую свадьбу; громкие беседы и возбуждённый гул унялся до тихих перешептываний. В предзастольном ожидании молодых гости находились в растерянно-подавленном настроении.

Только малым ребятишкам взрослые заботы и опасения были нипочём. Сбившись в стайки, ребятня весело носилась среди гостей, оглашая двор визгом и радостными криками. Родители их не унимали, не приструнивали. Детвора разыгралась, и, если бы не их звонкий смех и весёлый шум, можно было бы подумать, что здесь народ собрался на поминки.

Но вот наконец к хате Марфы Логиновой подкатили свадебные упряжки. Молодые с немногочисленной свитой шаферов и друзей вышли к гостям. Хлебом-солью встречали новобрачных дядька Алесь со своей женкой. Рядом стояла растроганная Марфа.