Эдгар Аллан По и Перуанское Сокровище - Карен Ли Стрит

Пятница, 22 марта 1844 г.

Время превратилось в грузное, неповоротливое, мрачное, злонравное создание. Казалось, оно даже не шелохнется, пока я лежу на жестком соломенном тюфяке, терзаемый демоническими голосами, доносящимися из темноты, столь непроглядной, что ее страшится само солнце. Когда же под каменный свод, наконец, заглянул своенравный серый рассвет, я обнаружил, что губы мои словно бы запечатаны воском, а распухший язык заполнил собою весь рот. Рядом, на полу, стояла оловянная кружка, но, попытавшись сделать глоток воды, дабы хоть сколько-нибудь облегчить сухость в першащем горле, я почувствовал под языком некий посторонний предмет. Смочив рот, я сплюнул на пол и увидел, что то было птичье перо, ярко-алое, точно кровь. Стоило мне понять, что перо не могло попасть ко мне в рот само по себе, к горлу вмиг подступила неудержимая тошнота.

В тщетной попытке заглушить жуткие голоса, не дававшие мне покоя всю ночь – страдальческие стоны, вопли ужаса, бессвязные речи пораженных болезнью сознаний, – я натянул колючее тонкое одеяло до самых ушей. Все хоть сколь-нибудь ценное у меня отняли, а меня самого заперли в камере, в пустой комнатушке с крохотным оконцем под потолком – так высоко, что не достать. Минуты текли одна за другой, сливались в часы, однако за мною никто не являлся. Я начал не на шутку опасаться, что более никогда не покину этот кошмар и не увижу родных до конца своих дней.

Но вот наконец под сводами темного, точно пещера, коридора раздалось эхо чьих-то шагов. Вскочив с тюфяка, я бросился к прутьям решетки.

– Алло! Произошла ошибка – мне здесь не место!

Из мрака выступил призрак – высокий, грозный, с угрюмой миной на длинном и узком лице. Быть может, это – сам Дьявол?

– Мне здесь не место. Истинный убийца сбежал, – с мольбою в голосе сказал я.

Человек за решеткой взглянул на меня, точно осматривая смертельно опасного хищника, коего он бичом и железом принудил к повиновению и готов, не раздумывая, уничтожить.

– Вы должны мне поверить. Там, в комнате, с миссис Рейнольдс был некто неизвестный. Он заткнул ей рот носовым платком и вытолкнул ее из окна.

Наконец пришедший отпер дверь моей камеры.

– Ступайте за мной, – велел он и двинулся вдаль по длинному коридору, казалось, тянувшемуся в бесконечность.

Стук каблуков о холодные каменные плиты пола отдавался под потолком гулким эхом, но далеко не так громко, как хохот злодеев, мимо которых мы шли. Каждый из сих закоренелых преступников почитал своим долгом прижаться лицом к прутьям решетки, что превращало его черты в жуткую маску хохочущего демона, с обеих сторон вслед нам неслись выкрики, коих я не мог разобрать – быть может, то были проклятия да заунывный вой из самых глубин преисподней. Некоторые тянулись ко мне сквозь прутья решеток, хватали за одежду, тащили к себе, заставляя в испуге шарахаться от стены к стене; их жесткие, точно клещи, пальцы терзали тело, иззубренные кромки ногтей впивались в кожу… Неужто сей коридор ведет прямиком в Ад?

– Куда мы идем?! – крикнул я своему тюремщику.

– Увидите, – буркнул тот, даже не обернувшись.

– Увидишь! – заклекотали со всех сторон обитатели камер. – Увидишь!

Действительно, вскоре я это увидел. Нескончаемый коридор привел нас в зал наподобие небольшого театра. На сцене возвышался эшафот с виселичной петлею, казалось, светившейся в темноте, а рядом с сим смертоносным сооружением стоял одетый в черное палач, плечистый малый в маске под капюшоном. Отвернувшись от жуткого орудия смерти, я окинул взглядом театральные скамьи и увидел, что ряды полны заключенных в серых тюремных одеждах, и все они с устрашающе жадным нетерпением взирают прямо на меня.

– Мы готовы, – сказал мой тюремщик палачу.

Палач шагнул вперед и схватил меня за плечо. Ладонь его оказалась так чудовищно велика, что обхватила мою руку, будто тонкое деревянное веретенце. Втащив меня на эшафот, палач ловким, плавным движением накинул мне на шею петлю. Публика восторженно зааплодировала, хрипло заулюлюкала, затопотала ногами, отбивая какой-то ужасный ритм.

– Пора, – скомандовал тюремщик.

Не успел я и вскрикнуть, как меня неудержимо повлекло вниз, в непроглядную черноту, да столь быстро, что воздух со свистом рванулся из легких наружу. Удивляясь тому, что мне не связали рук, я вцепился в петлю вокруг шеи, забрыкался, заизвивался, стараясь остановить падение, удержать неумолимо затягивавшуюся на горле веревку. Еще мгновение – и все вокруг исчезло за пеленой угольно-черного мрака.

* * *

Громкий лязг железа о железо вогнал в самое сердце острый клин страха. Грубая, жесткая веревка стягивала шею, давила, душила… а затем в ушах зазвучал чей-то голос:

– Подымайтесь-ка! Слышите? Подымайтесь!

Новый лязг – лязг связки ключей о прутья решетки. Я приподнял веки. Из-за решетки взирал на меня призрак – высокий, грозный, с угрюмой миной на длинном и узком лице, уже знакомом мне лице самого Дьявола.

– Просыпайтесь, сэр, просыпайтесь! – нараспев протянул он.

Но как же я мог проснуться – ведь я, несомненно, был мертв! Надеясь, что привидение передо мною рассеется и я, пробудившись от кошмарного сна, окажусь дома, я протер глаза, но тут же со всей очевидностью понял: нет, сном оказалась лишь часть моего кошмара.

– Вот, значит, какое ваше положение, – сказал мне тюремщик. – Хотите, чтоб все это кончилось, велите кому-нибудь принести мне украденный вами дневник.

Нежданное требование повергло меня в ступор.

– Какой дневник? – прошелестел я, ужасаясь тому, что в сговоре с Ренелле, по всей видимости, состоит даже смотритель Мойаменсингской тюрьмы.

– Не стройте из себя дурачка, мистер По, – укоризненно сказал тюремщик, подавая мне сквозь решетку лист бумаги и механический карандаш. – Пишите записку, будто дневник нужен вам как улика, подтверждающая вашу невиновность и гарантирующая скорое освобождение. Как только его доставят, мы вас и выпустим.

В голове загудел, закружился целый рой мыслей. Сколько же лжесвидетелей готовы подтвердить приписываемую мне вину? Что может статься со мной в этом ужасном месте до тех пор, как Дюпен сумеет вызволить меня отсюда?

– Думаю, ваш наниматель похитил и держит в неволе мисс Лоддиджс, – сказал я. – Ту самую леди, об исчезновении коей было сообщено полицейским чинам. Отпустит ли он ее, получив дневник?

– Ну, если эта леди у него, несомненно, отпустит, – заверил меня тюремщик.

Иного выхода, кроме согласия, я не находил. Написав все, что от меня потребовали, я свернул записку и подал ее тюремщику. Тот спрятал бумагу в карман и скрылся в темноте коридора. Я же вернулся на свой тюфяк и принялся молиться о том, чтоб Ренелле, наконец-то заполучив дневник, действительно выпустил на волю мисс Лоддиджс и меня самого – пусть и вполне понимал, что профессору было бы куда проще скрыть от мира свои преступления, расправившись с нами обоими.