Золото гетмана - Виталий Гладкий

Государь утверждал, что в договоре Хмельницкого предоставлено российскому воеводе чинить расправу в малороссийских городах, если недовольные казацким судом пожелают перенести к нему свои дела. Полуботок отвечал письменно, что такой статьи в договоре Хмельницкого нет, что об этом был только словесный разговор с боярами и что Хмельницкий сказал так: «Вначале изволь, твое царское величество, подтвердить права и вольности наши войсковые, как из веков бывало в войске запорожском, что своими правами судились и вольности свои имели в доходах и судах, чтобы ни воевода, ни боярин, ни стольник в наши суды войсковые не вступали, но от старейшин своих чтобы товарищество сужено было – где три казака, там два третьего должны судить».

«Не только родитель твой, – писал Полуботок, – но и ты, Государь, собственноручно утвердил сию статью при избрании покойного гетмана Скоропадского, обещая цело, свято и нерушимо содержать составленный с Хмельницким договор».

Царь Петр ответил: «Как всем известно, со времен Богдана Хмельницкого до Скоропадского все гетманы явились изменниками и какое бедствие от того терпело наше государство, особливо Малая Россия. То и надлежит приискать в гетманы весьма верного и известного человека, о чем имеем мы непрестанное старание. А пока оный найдется, для пользы вашего края определено правительство, которому велено действовать по данной инструкции. И так до гетманского избрания не будет остановки в делах, почему о сем деле докучать не надлежит…»

Невеселые размышления наказного гетмана прервал джура Михайло Княжицкий. Он осторожно приоткрыл дверь и тихо поскреб ногтем по дверному полотну. Джура всегда так поступал, потому что Полуботок гневался, когда в его важные державные думы врывались с грохотом и топотом, как в шинок.

– Тебе чего? – недовольно спросил гетман.

– К вам старый Потупа…

– А! – воскликнул, оживляясь, гетман. – Зови!

Грицко Потупа по приезде из странствий первым делом пошел в шинок, где выкатил бочку горилки и угощал всех желающих, поминая своего друга и побратима Петра Солодуху. Он пил три дня и три ночи без отдыха, а потом забылся богатырским сном и проспал двое суток, да так, что его никто не мог разбудить. И, тем не менее, он был крайне нужен Полуботку.

Вернувшись из Франции, Андрей и Яков не поехали в Глухов; таков был наказ отца. Они встретились с Павлом Леонтьевичем тайно, под Киевом, где и рассказали ему всю свою одиссею. Речи сыновей приободрили старого гетмана, однако в сердце почему-то заползла, как змея, тревога, от которой он никак не мог избавиться.

По здравому размышлению Полуботок рассудил, что все они сделали верно. И, тем не менее, ему казалось, будто он упустил какую-то важную деталь из того вороха информации, что сыновья высыпали перед ним словно всякую всячину из мешка колядника.

Прощание получилось тягостным. Полуботок наказал Андрею и Якову молчать даже под пытками о поездке в Лондон и о встрече с Орликом. А чтобы и вовсе оградить детей от возможных бед, гетман посоветовал Якову отправиться в Петербург под крыло к Феофану Прокоповичу, который стал большим человеком, – в 1721 году царь Петр назначил его вице-президентом Святейшего Синода.

Андрея же Павел Леонтьевич отправил в Черниговский полк бунчуковым товарищем[123]– вместо себя, благо освободилось место. Надолго ли? – этого приказной гетман не знал. Но он хотел, чтобы сыновья были подальше от него, пока не сварится та каша, которую он готовил.

Старый казак как обычно скупо приветствовал Павла Леонтьевича. Поздоровавшись, он сел с независимым видом, осмотрелся и сказал:

– А что, Павло, гарно ты устроился. Вишь, какая знатная горница. В большие паны выбился. Гетманом стал. Теперь на нашего брата-сиромаху с высоты будешь смотреть.

– Ты зубы мне не заговаривай! – сердито ответил Полуботок. – Говори по делу. Где он?

– На хуторе.

– Никто не видел?

– Обижаешь… Кроме варты и меня – никто. Но уж больно он сердит. Лопочет что-то по-своему и руками машет как ветряк. Горилку не пьет, вино ему подавай, романею. Не наш человек…

– Собирайся, едем! – нетерпеливо сказал гетман, по-молодому подхватываясь из-за стола.

– Что мне собираться? Я готов. Люлька и кисет в кармане, сабля на боку, оседланный конь стоит у коновязи, сено жует…

Они вышли из гетманской канцелярии, и вскоре за ними только пыль стала столбом. На этот раз Полуботок не взял с собой не только сердюков-телохранителей, но и джуру, чем сильно удивил Княжицкого. Но Михайло уже привык к различным тайнам, которые постоянно окружали черниговского полковника; поэтому, немного послонявшись без дела по двору гетманской резиденции, он направил свои стопы к хате Самойлихи, у которой молодежь собиралась на вечерницы.

Местные бабы поговаривали, что Самойлиха ведьма, но рассудительный не по годам Михайло решил, что все это брехня. Как может быть ведьмой обходительная и веселая молодица, краснощекая и упругая словно наливное яблоко? Ведьма в представлении Михайлы была старой засушенной грымзой с желтыми кривыми зубами, а у Самойлихи зубы ровные и белые, что твой перламутр.

Но даже если это и правда, то столь ничтожное обстоятельство все равно не могло остановить джуру – на вечерницах у Самойлихи всегда собирались самые красивые и веселые девушки; а уж какие музыки у нее играли! Ноги сами тянули молодого казака на подворье Самойлихи…

Несмотря на преклонные годы, Полуботок сидел в седле как влитой. Его громадный черный жеребец летел в сумерках словно лунь – почти беззвучно. Может, потому, что дорога к хутору была не разбитая и не укатанная и на ней рос густой спорыш.

Этот хутор черниговский полковник присмотрел давно. Он был очень удачно расположен – в глубокой балке, скрытой от любопытных глаз густой дубравой, и недалеко от Глухова. Когда-то хутор принадлежал одному из сподвижников Мазепы. Сам он то ли сгинул на поле брани, то ли бежал вместе с гетманом. А что касается семьи хозяина хутора, то она осталась без средств к существованию, и Полуботок, пользуясь правом победителя, купил хутор за бесценок.

Но главным достоинством хутора было даже не его удачное месторасположение, а дом-камяница с тайными подвалами. О них мало кто знал. И уж тем более никому не было ведомо, ЧТО хранили эти подвалы.

Но Павлу Леонтьевичу благодаря случайному стечению обстоятельств удалось разгадать тайну хутора. В свое время Мазепа пригласил из Франции монаха-алхимика, чтобы тот поискал на Полтавщине серебро и золото. Приглашение было обставлено всяческими предосторожностями, однако черниговский полковник, затаивший обиду на гетмана, который лишил Полуботков маетностей и богатств, следил за его действиями как кот за мышью, старательно фиксируя все промахи. По этой причине злопамятный Полуботок решительно стал на сторону царя Петра – чтобы насолить Мазепе и отомстить ему за прошлые обиды.