Рожденная огнем - Карен Мари Монинг

Она покачала головой.

– Говори, не двигайся. Сейчас важна точность.

– Я видела множество вещей. Но ничего похожего на эти дыры.

– В скольких мирах?

– Мы не друзья.

– А кто мы?

– Ты уже спрашивал меня раньше. Я не повторяюсь.

Он тихо засмеялся.

– Вытянись. У тебя ложбинка под поясницей. Мне нужно ее выровнять, – попросил он.

Она вытянулась, его рука легла ей на бедро, вытягивая еще больше.

Она спиной ощутила острие ножа, проводящее глубокий жгучий разрез, и внезапный теплый поток крови.

– Почти закончил, – пробормотал он.

Частые уколы игл быстро затанцевали по ее коже.

Время шло странным, сонным образом, и она расслабилась сильнее, чем в последнее время могла расслабляться сама. Не так уж и плохо, решила она. То, что он делал с ней, было почти так же хорошо, как сон. Позволяло перезагрузиться, опуститься в точку зеро и заполнить баки.

А затем она ощутила его язык на основании спины и вскочила со стула так быстро, что тот опрокинулся и отлетел к стене. Она развернулась и прожгла его яростным взглядом, потирая локоть, на котором определенно должен остаться синяк.

– Какого дьявола ты делаешь? – возмутилась она.

– Заканчиваю татуировку.

– Языком?

– В моей слюне содержится энзим, который заживляет раны.

– В прошлый раз ты меня не лизал.

– В прошлый раз я не резал так глубоко. – Он жестом указал на зеркало, висевшее в алькове над комодом. – Посмотри.

Она настороженно повернулась спиной к зеркалу и посмотрела через плечо. Кровь сбегала по спине, пропитывала джинсы, стекала на пол.

– Приклей пластырь.

– Не будь идиоткой.

– Ты не будешь меня лизать.

– Ты ведешь себя нелогично. Это метод. Не более того. Рана должна зажить, прежде чем я нанесу последнюю метку. Так что сядь, мать твою. Если только у тебя нет веской причины отказываться от заживления раны моей слюной.

В такой формулировке он изымал из уравнения их обоих. Слюна и заживление раны. Вот что главное. А не язык Риодана у нее на спине. Именно это она должна была сделать – посмотреть на ситуацию с аналитической точки зрения. В слюне множества животных содержатся необычные энзимы.

Кровь текла довольно интенсивно, а она даже не сознавала, что он порезал настолько глубоко.

Она подняла стул, поставила на место и снова устроилась на сиденье.

– Продолжай, – сказала она без выражения. – Ты застал меня врасплох. Ты должен был сообщить мне, что собираешься делать.

– Я собираюсь закрыть рану своей слюной, – медленно и выразительно произнес он.

И она снова почувствовала его язык у основания позвоночника, легкое покалывание щетины на коже. Его руки лежали на ее бедрах, волосы щекотали спину. Она закрыла глаза и погрузилась в глубокое ничто в своем сознании. Несколько мгновений спустя он отстранился. Провел последний символ своими иглами и сообщил, что она может идти.

Она взлетела со стула и направилась к двери.

– Выбирай мудро, Джейда, – тихо сказал он ей вслед.

Она застыла, положив ладонь на панель, обернулась и посмотрела на него.

– Что мудро выбирать?

Он улыбнулся, но улыбка не коснулась глаз. Его холодный серебристый взгляд всегда, казалось, смотрел ей прямо в душу. Она изучала его, внезапно осознав, что его глаза вовсе не так пусты, как она всегда думала. В них было нечто… древнее. Бессмертное? И терпеливое, бесконечно терпеливое, в то время как он передвигал по доске свои шахматные фигуры. Внимательное, жесткое, предельно живое, постоянно на высоте, и она внезапно поняла, что Риодан видел ее насквозь.

Он знал. Он все это время знал, чего она хочет.

– Зачем бы еще ты позволила сделать татуировку? – прошептал он.

Он татуировал ее, абсолютно четко осознавая, что делает: дает ей ошейник и поводок, за которые она может выдернуть его когда и куда пожелает, а он никоим образом не сможет предвидеть ее решение. Зачем он это делает?

Ей показалось, что в его сложных, полных оттенков серого глазах она заметила что-то еще. Ей показалось, что она слышит его слова.

Когда придет время, доверие будет твоей слабостью.

– Я всегда выбираю разумно, – отрезала она и вышла.

***

Тринити Колледж. Джейда помнит, как открыла его для себя в девять лет, во время первой своей прогулки по городу. Одно только количество людей, которые приходили и уходили, смеялись и говорили, флиртовали и жили, потрясло ее тогда неимоверно. Она чувствовала себя так, словно горит жизнью. Порождение дурацкой лихорадки, говорила о ней мать заплетающимся от алкоголя и усталости языком, когда приходила домой после очередного долгого дня на двух работах и ночных бдений с любовниками. Джейда ничего не знала об обстоятельствах своего зачатия, об их спорной глупости, и ее это не интересовало. Она знала лишь, что родилась с лихорадкой, от которой все вокруг становилось для нее ярче, жарче, насыщеннее.

Бо́льшую часть своей жизни она была одна. Люди из телевизора очень отличались от реальных.

Даже выйдя в мир в свои девять, она оказалась изолирована от него куда сильнее большинства взрослых. Она не имела ни малейшего понятия, кто ее отец, а мать умерла. У нее не было дома. Только желтая, пахнущая мамой наволочка с маленькими утками, вышитыми по краю, в доме, где хранилась железная клетка, которую она никогда больше не хотела видеть.

Тринити – это колледж. Волшебное для ребенка слово, место, которое она видела по телевизору, и люди там собирались в большом количестве, прямо в центре сумасшедшего бурлящего города, и учились потрясающим вещам, влюблялись, расставались, ссорились, играли и работали. Они жили.

Джейда шла по кампусу, заранее решив, что, если Танцор попытается ее накормить, она вернется в аббатство. Хватит с нее на сегодня людей, которые ведут себя ненормально.

Она нашла его в одном из лекционных залов, в котором либо и раньше находилось чрезмерное количество музыкальных инструментов, включая кабинетный рояль, а также целая компьютерная лаборатория, либо он перенес все это сюда, чтобы объединить усилия и сэкономить время на ходьбе от здания к зданию.

Он был не один. Когда Джейда выпала из потока и вошла, он сидел на банкетке у пианино рядом с красивой женщиной, положив одну руку ей на плечо, и они смеялись вместе над чем-то общим.

Она остановилась. Почти попятилась. Они хорошо смотрелись вместе. Как в свои четырнадцать она могла не видеть, что он взрослый мужчина? Ее снова осенила мысль, что он специально притворялся более молодым, чтобы проводить время с ребенком, которым она тогда являлась. А теперь, когда она стала взрослой, необходимость в этом отпала.