Главная тайна горлана-главаря. Книга 4. Сошедший сам - Эдуард Филатьев

Что же с ними «приключилось»?

Аркадий Ваксберг:

«Воспоминания Лили и людей её круга, их письма, которые нам известны, заполнены информацией о множестве разных забот, личных и деловых, но тщетно искать там даже намёк на ту обстановку, которая – хочешь, не хочешь – их окружала, на бурные события за стенами их квартиры или подмосковной дачи. Словно жизнь их проходила вне времени и социальные бури, сотрясавшие всю страну, непостижимым образом обходили их всех стороной».

Стихотворение «Дачный случай» как раз и описывает одно из «судьбоносных» примет того тревожного времени – судебный процесс по Шахтинскому делу. Во всех 13 томах собрания сочинений Маяковского другую такую «зарисовку» вряд ли отыщешь.

Стихотворение рассказывает о том, как после сытного обеда обитатели дачи и их гости («товарищи») отправились прогуляться по лесу. И там…

«Пошли / вола вертеть / и врать,

и тут – / и вот – / и вдруг…»

Иными словами, начался разговор ни о чём, о пустяках, то есть все стали, как говорили тогда, просто «трепаться». И «вдруг» вышли на участок леса со спиленными деревьями – из земли торчали одни пни. Вот тогда-то…

«Офренчились / формы / костюма ладного,

яркие, / прямо зря,

все достают / из кармана / из заднего

браунинги / и маузера».

И вытащившие оружие «товарищи» открыли по пням пальбу. Сразу становится ясно, кто же они такие – дачные «гости» поэта Маяковского. Это работники ОГПУ: Яков Агранов и его сослуживцы. Каждый удобный случай они использовали для того, чтобы потренироваться в стрельбе, поскольку являлись передовыми борцами с врагами страны Советов. И уже не за горами был тот день, когда прозвучит приказ не только искать, но и безжалостно уничтожать «врагов» советского народа. И эти борцы примутся ликвидировать их. Рука, привыкшая к прицельной стрельбе, не дрогнет ни у кого.

Может возникнуть вопрос, а чем занимался Маяковский в тот момент, когда его «товарищи» (и сослуживцы) развлекались, расстреливая пни? В стихотворении сказано, что «все достают из кармана из заднего браунинги и маузера», стало быть, поэт тоже «достал» оружие, которое всегда носил с собой. Если Агранов и его сослуживцы решили поупражняться в расстреле пней, разве мог Маяковский остаться в стороне, разве мог не продемонстрировать всем свою меткость? Конечно, он тоже стрелял, и от выпущенных им пуль тоже «разлетался пень».

Точно такой же случай (не тот ли самый?) описан Львом Кулешовым и Александрой Хохловой в книге «50 лет в кино»:

«Помним Маяковского в саду на даче в Пушкино, помним его стреляющим из браунинга по пню…»?

Стихотворение «Дачный случай» заканчивается обычным для Маяковского панегириком, восхваляющим молодых стреляющих «гостей»:

«… знаю: / революция / ещё не седа,

в быту / не слепнет кротово, —

революция / всегда,

всегда / молода и готова».

Иными словами, нестареющие стражи революции были «всегда готовы» в любой момент всадить «за пулей пулю» и даже направить «ливень пуль» в лоб классового «врага».

Что и говорить, стихотворение жуткое! Но оно наглядно демонстрирует то, чем жили, чем вдохновлялись тогда «поэт революции» и его «товарищи» из ОГПУ.

О том, как к этому дачному событию и к написанным о нём стихам отнёсся Осип Брик, никакой информации найти не удалось.

5 июля 1928 года судебный процесс по Шахтинскому делу завершился. Из обвинявшихся к расстрелу приговорили одиннадцать человек, остальных – к различным срокам тюремного (лагерного) заключения.

Это событие в «семье» Бриков и Маяковского наверняка обсуждали. Осип Максимович, как дипломированный юрист, наверняка высказывал своё особое мнение по поводу того, что происходило на суде. Его точка зрения, к сожалению, нигде не зафиксирована. Известно лишь мнение Маяковского, которое поэт высказал в стихотворении «Вредитель», опубликованном 7 июля «Комсомольской правдой». В нём осуждённые укорялись за то, что хорошему к ним отношению советской власти противопоставили саботаж:

«Прислушайтесь, / на заводы придите,

в ушах —

навязнет / страшное слово – / “вредитель” —

навязнут названия шахт…

Пускай / статьи / определяет суд.

Виновного / хотя б / возьмут мишенью тира…

Меня / презрение / и ненависть несут

под крыши / инженеровых квартирок…

В голодный / волжский мор / работникам таким

седобородые, / доверясь по-девически,

им / отдавали / лучшие пайки:

простой, / усиленный, / академический!»

А вот как стихотворение завершалось:

«Орут пласты угля, / машины и сырьё,

и пар / из всех котлов / свистит и валит валом:

“Вон – / обер-/штаб-офицерьё

генералиссимуса / капитала!!”»

Даже Бенгт Янгфельдт, который на творчестве поэта внимания не заострял, и тот написал:

«Стихотворение примитивно и политически наивно; возможно, Маяковский написал его по заказу – в то время "Комсомольская правда" была его главным работодателем. Но это не оправдание…

Маяковский не был ни оппортунистом, ни циником, но он был политически наивен и, в своём стремлении участвовать в построении нового и лучшего общества, проявлял слепоту…»

О той же «слепоте» поэта говорилось и в статье Корнелия Зелинского «Идти ли нам с Маяковским?», которая как бы подводила итог наскокам критиков, называвших творчество поэта-лефовца «кумачёвой халтурой», «рифмованной лапшой». Зелинский писал:

«Маяковский чужд философии. Он рисует себе идеал весёлого мастерового, который, засучив рукавчики, …отвинчивает себе буржуазные гайки теории относительности…

Безвкусным, опустошённым и утомительным выходит мир из-под пера Маяковского».

Вполне возможно, что именно Зелинскому отвечал поэт, публикуя 24 мая в «Комсомольской правде» стихотворение «Писатели мы». В нём Владимир Владимирович называл себя газетчиком:

«И мне, / газетчику, / надо одно,