?Погранец?. Зеленые фуражки - Юрий Корчевский

В комнате четыре девушки, тесно. Кровати впритык, шифоньер, небольшой стол и единственный стул. Девушки уже в постелях, собирались спать, время позднее.

– Кто Бирюкова?

– Я, – приподнялась одна.

– Одевайтесь, выходите.

– Отвернитесь хотя бы.

Федор отвернулся. На спинке кровати висело платье, кофта, он их ощупал. Комендантша ухмыльнулась. Не мужское дело женскую одежду мять. Не НКВД, а извращенцы какие-то. Женщина уже строила планы завтра громогласно оповестить всех о методах работы НКВД, позлорадствовать. Как же, врага народа в безобидной кастелянше разоблачили.

– Я готова, – сказала Вера. Голос ее дрожал, выдавал волнение.

Как только все трое зашли в служебное помещение, Василий схватил Веру за обе руки. Неожиданно и необъяснимо даже для Федора. Левую кисть отпустил почти сразу, а правую погладил, осмотрел, потом повернулся к Федору.

– Она.

Поднял кисть девушки.

– Смотрите, на указательном и среднем пальцах натертости, даже можно сказать сухие мозоли от ключа.

Федор сразу понял, о чем речь. Радисты при тренировках работают на передающем ключе часами, на пальцах набиваются характерные отметины. Да и во время дальнейшей работы они только усиливаются. Непосвященному человеку они незаметны, да и не говорят ни о чем. Это как у снайпера – натертость на крайней фаланге указательного пальца от спускового крючка.

Глаза у Веры сразу испуганными стали, наполнились слезами.

– Сама рацию покажешь или искать будем? Все равно найдем. А добровольно выдашь – зачтется.

Девушка глубоко вздохнула, прошла в угол комнаты, приподняла угол доски, сдвинула ее. Запустив руку, вытащила один деревянный футляр, потом другой.

– Отойди!

Федор опустился на колени, пошарил рукой в тайнике, выудил запасную батарею и блокнот. У комендантши при виде рации и прочего «добра» челюсть отвисла. Но женщина быстро пришла в себя, влепила радистке пощечину.

– Сука продажная! Сироткой прикинулась, тварь! Пожалела я тебя, на легкую работу поставила, змея подколодная!

Радистка голову в плечи втянула. А комендантша ударила ее еще раз. Федор схватил ее за руку.

– Не стоит. Она нам еще нужна. Вы лично никому ни слова.

Комендантша кивнула.

– Если проболтаетесь, сорвете всю операцию, привлеку как пособницу.

Комендантша часто и мелко закивала. Она была в шоке. Ей казалось раньше, что она за порядком в общежитии наблюдает. Мышь мимо не проско-чит, не то что враг. А тут милая девушка, не подумаешь, выходит – проглядела, не проявила бдительности.

– Давно она у вас проживает?

– Со средины декабря.

– Мы ее забираем. Если кто интересоваться будет, скажете, что с документами непорядок. Василий, грузи ее технику в наволочку, уходим.

Федор отозвал бойцов, вышли к машине. Уже знакомым путем добрались к своему временному пристанищу. Пока радистка в шоке, в растерянности, надо допрашивать. Радист не работает в одиночку, он лишь передающее звено. В группе должен быть как минимум один, но очень ценный агент.

Федор завел ее в пустую комнату, усадил на табуретку. Бойцам приказал:

– Стоять рядом, глаз не сводить.

А сам к капитану-особисту. Видел, свет в его комнате горит. Теперь надо действовать быстро. Если агенту или старшему группы станет известно о задержании радистки, исчезнет из города. Время шло не на минуты, но на часы, это точно.

Федор постучал.

– Входите, открыто!

Особист сидел за столом, писал. Увидев Федора, перевернул исписанные листы текстом вниз. Так делали все офицеры особых служб, чтобы вошедший не мог случайно прочитать хоть одну фразу.

– Садись, старшой. Чаю или чего покрепче?

– Боюсь, не до чаю. Радистку с рацией мы взяли на льнозаводе. Засекли по выходу в эфир.

У особиста глаза округлились. Он сразу цепочку выстроил: радист – агент или группа, да на его территории. И выявил их не он, который по должности это делать должен, а залетный старлей. И теперь он, капитан, обязан всемерно помогать, чтобы быть причастным к раскрытию. Иначе за утрату бдительности будут неприятности. Федор уже понял, о чем подумал капитан, сам бы на его месте так размышлял.

– Чем могу? – спросил осторожно капитан.

Сейчас от Федора многое зависит. Будет работать самостоятельно, на что имеет право, особист не при делах окажется, по шапке получит. А примет сотрудничество – обойдется, не надо будет из кожи вон лезть.

– Нам делить нечего, для дела полезнее, – сказал Федор.

Капитан дух перевел. Складывается хорошо. Федор продолжил:

– Предлагаю вместе допросить радистку. Потом ты машину организуешь, бойцов. При мне всего двое автоматчиков, для операции мало. Агента или группу надо брать срочно, трясти, как грушу, не исключая жестких методов допроса. Сутки максимум, надо взять всех. Желательно живыми, пусть и ранеными. Сам понимаешь – допросить надо. Что передавали, кому.

– Радист давно работает?

– Предположительно около полугода.

Капитан за голову схватился. Это же сколько информации она передать успела? Про себя он уже решил, что использовать бойцов комендантского взвода не будет, навыков нужных у них нет. А попросит отделение фронтовой разведки. Там парни подготовленные, любого агента спеленают без шума и пыли, как младенца.

– Тогда чего мы сидим? Идем.

Капитан взял блокнот, карандаш. По всей форме, под протокол, можно допросить позже, сейчас время не терпит. Главное, узнать связи радистки.

Оба офицера вошли в комнату. Федор бойцам своим приказал:

– Организуйте стол и пару стульев, пошарьте в соседних комнатах.

Бойцы исполнили приказание. Офицеры уселись, капитан блокнот на стол положил, открыл.

– Настоящие имя, фамилия, отчество, место и год рождения? – начал Федор.

– Павлова Вера Матвеевна, уроженка Бобруйска, родилась пятнадцатого февраля восемнадцатого года.

– Когда на немцев работать начала?

– С октября сорок первого. Я закончила до войны курсы медсестер, с началом войны добровольно в армию пошла. А через месяц немцы наш полк окружили. Так в плен попала. А потом в разведшколу, там же, в Бобруйске.

– В Лихославль как попала?

– Как беженка. Сплошной линии фронта еще не было, меня немцы перевели.

– И что посулили за предательство?

– Самое главное – жизнь. Кому в молодые годы умирать охота?

– Никому не охота, – кивнул Федор. – Только предают не все. До войны комсомолкой была?