Книга для таких, как я - Макс Фрай

В начале восьмидесятых годов художники Скерсис и Захаров (сами, к слову сказать, работавшие в паре под названием "СЗ") предложили многим московским художникам проект выполнения серии совместных работ. Тогда же было дано определение СОАВТОРСТВА как метода расширения авторской территории за счет разработки чужих, межавторских областей совместными усилиями, что ведет в итоге к тотальному ее исчезновению.

В середине восьмидесятых на смену Мухоморам пришли "Чемпионы Мира"; чуть позже была создана группа "Медицинская герменевтика"; в начале девяностых появились Э. Т. И.; одним из самых заметных явлений девяностых стала группа «АЕС» (Татьяна Арзамасова, Лев Евзович, Евгений Святский); ярким событием конца этих самых девяностых — группа «Фенсо». Что касается более-менее устойчивых пар, их (помимо уже названных) так много, что размеры списка повергают меня в панику: обязательно ведь кого-то пропущу. Алексей Беляев и Кирилл Преображенский (известные, в частности, изготовлением модели самолета Бойса из валенок), Александр Виноградов и Владимир Дубосарский, Владислав Ефимов и Аристарх Чернышев, Антон Ольшванг и Ольга Чернышова, и, и, и…

Впрочем, не москвичами едиными прирастает коллективное авторство. В Петербурге групповых объединений не меньше, пожалуй даже больше, чем в Москве: «Некрореалисты», "Митьки", "Новые художники", "Новая академия", "Новые тупые", «Речники», арт-группа «Деньги», ЦТИ (Цэнтр Тижолава Изскуства), Олег Маслов и Виктор Кузнецов, Цапля и Глюкля (Ольга Егорова, Наталья Першина-Якиманская). А есть ведь еще киевляне Савадов и Сенченко, Инга и Алексей Аксеновы из Твери (авторы горячо любимого мною проекта "Тибетская Книга Мертвых Игрушек"), группа "Засада Цеткин" из Екатеринбурга, Евгений Демченко и Клим Паншин из Челябинска — разумеется, всех назвать невозможно, да и не знаю я всех. Главное, что они есть.

Теперь, очевидно, нужно бы объяснить: зачем, собственно говоря, художники отказываются от индивидуального авторства, что такого замечательного находят они в коллективном творчестве, зачем вообще нужен этот «колхоз»? Однозначного ответа, ясное дело, нет. Зато имеется множество неоднозначных. Есть идея Кати Деготь о «бессмертии» коллективного авторского организма (автор оказывается слишком занят, чтобы умирать, и слишком громоздок, чтобы быстро редуцироваться к нулю), особенно остроумная на фоне общеизвестной постструктуралистской теории о "смерти автора", и ее же (на сей раз более серьезное) заключение, что в ХХ веке искусство стало пониматься как социальный мир — потому, дескать, и авторы выстраиваются в круги, соединяются в пары и выстраиваются в фаланги. Есть наблюдение Марата Гельмана, отметившего десятилетний юбилей своей галереи не как-нибудь, а выставкой "Динамические пары", посвященной коллективному творчеству, что с художниками, работающими в соавторстве, проще иметь дело: они более внятно артикулируют свои мысли, да и концепции у таких художников, как правило, более интересны, поскольку процесс обсуждения идеи с соавтором — это своего рода "естественный отбор", при котором выживают только сильнейшие (идеи, а не соавторы, разумеется). Есть теория Виктора Мизиано, что творческое сотрудничество порой — не что иное, как естественное продолжение дружбы, а художественный проект, возникающий в результате, — не что иное, как осознанная попытка проектного обустройства дружеских отношений. Есть выводы, сделанные Славой Курицыным после нескольких бесед с художниками, работающими в паре: сами художники твердят о преимуществах диалога, однако диалог чаще всего — фикция, нас объединяет наше бесконечное одиночество, и соавтор нужен прежде всего как симуляция аудитории.

Пока я добросовестно цитировал чужие мысли, мне в голову пришла еще одна, совсем простая, но требующая небольшого лирического отступления. Роберт ван Гулик, автор ультрамодных сейчас "китайских детективов", в одном из романов выводит пару второстепенных, но запоминающихся персонажей, двух неразлучных друзей, которые везде и всегда ходят вместе, даже в тех случаях, когда, казалось бы, практичнее было бы разделиться и сделать два дела вместо одного. В конце концов выясняется, что оба они мастера боевых искусств, причем один в совершенстве владеет техникой боя в закрытом помещении, а другой — в открытом пространстве. Сразу становится понятно, почему они предпочитают держаться вместе: никогда заранее не знаешь, в каких условиях придется драться в следующий раз.

Очевидно, занятие актуальным искусством в России все еще похоже на партизанскую войну (если не на "Зимнюю войну в Тибете"). Никогда не знаешь, в каких условиях придется драться в следующий раз, поэтому лучше, чтобы спину прикрывал надежный человечек…

Группа художников-концептуалистов "Коллективные действия", значение которой для новейшей истории новейшего же русского искусства переоценить невозможно, а недооценить — не дадут, была создана в 1976 году и просуществовала тринадцать лет. Состав участников следующий: Андрей Монастырский (именно он, по единодушному мнению остальных участников, является основателем группы), Никита Алексеев, Николай Панитков, Георгий Кизевальтер, Игорь Макаревич, Елена Елагина, Сергей Ромашко и Сабина Хэнсген.

С "Коллективных действий" (КД), собственно говоря, и началось мое знакомство с современным искусством. Причем ни на одном из их перформансов я так и не присутствовал, только легенды слышал. Зато какие легенды! Помню, первый же сбивчивый устный рассказ о таинственных "акциях московских художников в лесу" взбудоражил меня чрезвычайно; из этого повествования я не понял почти ничего, однако мне сразу стало ясно: я хочу, чтобы ЭТО стало моей жизнью. Если бы меня тогда попросили сформулировать, что я подразумеваю под словом «это», я бы наверняка оказался в тупике, хотя под словом «это» разумелось просто "нечто иное". Или даже «Иное» — с большой буквы. Частью моей жизни «это» так и не стало в силу объективных географических причин; однако первое впечатление самое сильное, и в моем сознании навсегда сложилось почти суеверное представление о современном искусстве как о чем-то, несомненно, мистическом, этакой сложной совокупности разработанных ритуалов деятельного недеяния. Дальнейший опыт показал, что представление это было, мягко говоря, наивным и в корне неверным, однако не могу утверждать, будто бы я от него окончательно избавился. Да и не хочу избавляться, честно говоря.

Поездки за город — акционный жанр (и одновременно — книги КД), в котором делается содержательный акцент на обозначение различных этапов пути к месту действия и форм оповещения о нем. Термин введен А. Монастырским совместно с И. Кабаковым в 1979 г.

Тогда же, в середине восьмидесятых, мне как-то удалось посмотреть два толстых тома "Поездок за город": упорядоченные тексты, описывающие место расположения, дорогу к месту, состав участников и ход перформанса; черно-белые фотографии… Все это производило впечатление обыденных отчетов о необыденных, даже невозможных, но все же состоявшихся событиях. Помню, меня тогда чрезвычайно впечатлил сам факт: вот взрослые, занятые люди (на фотографиях участники КД и их зрители казались мне, недавнему школьнику, солидными, обеспеченными по тем временам людьми, отцами и матерями семейств — по большому счету, так оно и было) в выходной день садятся в электричку, едут за город, к месту, обозначенному на самодельной карте-схеме, находят это место (порой с трудом) и там становятся свидетелями чего-то непонятного, необычайного, но наверняка чрезвычайно важного. Вот так примерно я тогда себе все это представлял. И еще мне то и дело приходило в голову: как, должно быть, здорово стать случайным свидетелем какого-нибудь перформанса КД, просто поехать зимой на дачу и по дороге от электрички увидеть в лесу — если не само действие, то хотя бы совершенно неуместное в такой обстановке, а потому невозможное полотнище с надписью. Много позже я узнал, что мечтал стать анонимным зрителем, адресатом акций КД с «остаточным» пустым действием. Этот элемент стратегий КД мне особенно близок и дорог. Дело даже не в том, что в отсутствие подготовленного массового зрителя следует обращаться именно к зрителю анонимному (хотя это допущение кажется мне верным), просто все мы в каком-то смысле анонимные зрители на этой прекрасной земле.