Обращаться с осторожностью - Джоди Линн Пиколт

не встречались. Я Келли Клау, мама Дэвида с пятым типом.

— Уиллоу, третий тип. Я Шарлотта О’Киф.

— Уиллоу здесь нравится?

— Она словно в раю. С нетерпением ждет похода в зоопарк сегодня вечером.

Вечером зоопарк Генри Дорли открывал свои двери после обычных часов посещения для участников съезда, и во время завтрака ты составила список зверей, которых хотела бы увидеть.

— Дэвид обожает плавание. — Женщина посмотрела на меня в зеркало. — Есть в вас что-то знакомое.

— Я никогда раньше не бывала на съезде.

— Но ваше имя…

Раздался звук смыва, и через секунду из кабинки вышла женщина нашего возраста. Она поставила ходунки перед раковиной для инвалидов и включила воду.

— Вы читаете блог Крошки Тима? — спросила она.

— Конечно, — ответила Келли. — А разве кто-то нет?

Например, я.

— Это она подает иск из-за неправомерного рождения. — Женщина повернулась и вытерла руки полотенцем, прежде чем посмотреть на меня. — Если честно, это отвратительно. И еще более омерзительно, что вы здесь. Нельзя играть за две команды. Нельзя подавать в суд, потому что жизнь с НО не имеет значения, а потом приезжать сюда и говорить о том, как ваша дочь рада быть с такими же, как она, детьми и как здорово, что она может пойти в зоопарк.

Келли сделала шаг назад:

— Так это вы?

— Я не хотела…

— Не могу поверить, что какой-то родитель так поступит, — сказала Келли. — Нам всем приходится опустошать свои банковские счета, чтобы жить. Но я никогда не жалела, что мой сын появился на свет.

Меня всю трясло. Я хотела быть такой матерью, как Келли, которая смирилась с инвалидностью сына. Я хотела, чтобы ты выросла и стала, как эта женщина, уверенной в себе и прямолинейной. И также хотела, чтобы у тебя были на это средства.

— Знаете, на что я потратила последние полгода? — спросила женщина с НО. — Тренировалась для Паралимпийских игр. Я в команде по плаванию. Если ваша дочь вернется домой с золотой медалью, это убедит вас, что ее жизнь значима?

— Вы не понимаете…

— Это вы не понимаете, — сказала Келли.

Она повернулась и вышла из уборной вместе со второй женщиной. Я включила воду на полную и плеснула в пылающее лицо. Сердце мое отчаянно билось, когда я ступила в коридор.

На собраниях в девять вечера всегда было много народа. Моя маска слетела, я чувствовала на себе сотни взглядов, которые пронзали как иглы, и в каждом шепоте узнавала свое имя. Я неотрывно смотрела на узор ковровой дорожки, проходя мимо кучи-малы мальчишек и девочки с НО, которая несла малыша немногим больше ее. Сотня ступенек до лифта… пятьдесят… двадцать.

Двери лифта разъехались, я скользнула внутрь и нажала на кнопку. Когда двери начали закрываться, их придержал костыль. На пороге стоял мужчина, который нас сегодня регистрировал, но вместо дружелюбной улыбки, которую он демонстрировал двенадцать часов назад, его глаза потемнели, как две бездны.

— Чтобы вы знали: моя жизнь — постоянный бой вовсе не из-за инвалидности, — сказал он. — А из-за таких людей, как вы.

Заскрежетал металл, и мужчина отступил, позволяя дверям захлопнуться.

Я прошла до номера и открыла его карточкой, вспомнив, что Амелия, скорее всего, спит. Но — слава богу! — ее не было; может, она завтракала внизу или просто пошла погулять, и прямо сейчас меня это не волновало. Я легла на кровать и натянула на голову одеяло. Наконец я дала волю слезам.

Все это оказалось хуже, чем быть осужденной моими сверстниками. Ведь меня осуждали твои сверстники.

Я была неудачницей, все просто. Муж бросил меня, я пожертвовала материнскими чувствами, чтобы угодить правовой системе Америки. Я плакала до тех пор, пока не опухли глаза и не заболели скулы. Пока внутри меня ничего не осталось. Потом я поднялась и прошла до небольшого стола возле окна.

Там находился телефон, блокнот и журнал с перечислением услуг, которые предоставлял отель. Внутри лежали две открытки и два пустых бланка для факса. Я достала их и дотянулась до ручки возле телефона.

«Шон, — написала я. — Я скучаю по тебе».

Мы с Шоном до его отъезда не расставались надолго, если только не считать неделю до нашей свадьбы. Хотя он переехал в дом, где жили мы с Амелией, я хотела создать хотя бы подобие праздника, и ему пришлось спать на диване дома у коллеги за несколько дней до церемонии. Он еле пережил это время. Шон проезжал мимо на своем внедорожнике, когда я работала в ресторане, и мы скрывались в холодном помещении на кухне и страстно целовались. Или же он заезжал, чтобы уложить Амелию, и притворялся, будто уснул на диване перед телевизором. «Я все понимаю, — говорила я. — И это не сработает». На церемонии Шон удивил меня клятвой, которую написал сам: «Я вверяю тебе свое сердце и душу. Я буду защищать тебя и служить тебе. Я дам тебе крышу над головой и не позволю снова выгнать меня из дому». Все засмеялись, включая меня. Только представьте, скромняга Шарлотта оказалась еще той соблазнительницей, способной так крутить мужчиной! Но рядом с Шоном мне казалось, что я могу одним словом или нежным прикосновением свалить гиганта. В этом была сила, я даже не могла представить, что могу быть такой.

Где-то в темных закоулках подсознания, где теряются надежды, я верила, что между нами с Шоном еще все можно наладить. Как иначе, ведь, если кого-то любишь, если заводишь с ним ребенка, подобная связь не может быть просто так утрачена. Как и другой вид энергии, ее невозможно разрушить, просто направить в другое русло. Да, сейчас я нацелила все свое внимание на тебя. Но это нормально, в семье любовь всегда переходит с одного уровня на другой. На следующей неделе в центре внимания могла оказаться Амелия, в следующем месяце — Шон. Как только судебный процесс закончится, он вернется домой. Мы станем жить как прежде.

Мы будем вынуждены, иначе я не переживу, что мне придется выбирать между твоим будущим и моим.

Второе письмо, которое я написала, было сложнее.

Дорогая Уиллоу!

Не знаю, когда ты это прочтешь и что к этому времени произойдет. Но мне нужно написать, потому что я обязана объяснить тебе все как никому другому. Ты самое прекрасное, что было в моей жизни, и самое мучительное. Не из-за твоей болезни, а из-за того, что я не могу ничего исправить и мне нестерпимо смотреть, как ты видишь других детей и понимаешь, что никогда не сможешь делать то же, что и они.