Красные партизаны на востоке России 1918–1922. Девиации, анархия и террор - Алексей Георгиевич Тепляков

повстанческой армией в Кустанайском уезде А. И. Жиляев в апреле 1919 года, отступив после падения Кустаная в глубь казахских степей, фактически поощрял мародерство и вместе со своим окружением обогатился награбленными деньгами, золотом и драгоценностями[1240].

В июле того же года под натиском японско-американских и белых войск партизаны Приморской области были выдавлены в горы и стали разбегаться. Конный отряд Ф. И. Тетерина-Петрова проявил «анархический уклон», занявшись, по деликатному выражению мемуариста, «самоснабжением»[1241]. Другие партизаны откровенно писали, что Тетерин-Петров добывал средства за счет контрибуций и конфискаций, а также очищая кассы крестьянских кооперативов. После разгрома основных партизанских сил в Никольско-Уссурийском уезде действовали «небольшие отряды… тт. Тетерина-Петрова, Глазкова-Андреева и Корфа, в Иманском уезде – отряды тт. Певзнера (единственно здоровый дееспособный отряд), Мелехина, Морозова-Думкина и подрывная команда Лунёва (Рекворт[а]). Всего… около 500–600 человек. Моральное состояние этих отрядов было далеко не благополучно. Командиры вели между собою сильнейшую вражду, не раз грозившую вооруженным столкновением. Господствовали „батьковщина“, атаманство, произвол, грабежи. Некоторые товарищи доходили в своих самодурствах до того, что стали применять среди крестьян-староверов, – этого, правда, наиболее реакционного элемента приморской деревни, – порки, беспричинные расстрелы, что в свою очередь восстанавливало население этих районов против партизан»[1242].

Амурские партизаны после японского выступления в начале апреля 1920 года были разгромлены наголову, и, как признавал С. М. Серышев, «моральное состояние… [их] частей… было отвратительное». Отряд Старика (Бутрина), обильный на уголовников, в том числе среди начсостава, и крупнейший из бежавших от Благовещенска, разложился так, что «был разоружен при содействии артиллерии, после чего он стал образцовым»[1243]. Как вспоминал П. П. Постышев, после апрельского выступления японцев и жестокого разгрома дальневосточных партизан «…снова повторилась история с деморализацией армии [по образцу 1918 года]. Сотни командиров, десятки главнокомандующих, раздоры между собой… Пьянство, картежная игра, но не было уже того, что было в 1918 году, не было тяги бежать домой… <…> Спешно сводились разрозненные части в полки, из более сознательных пролетариев и красногвардейцев-партизан создавались ударные части или карательные отряды против своих же деморализованных партизан»[1244].

По воспоминаниям Серышева, «…к сознанию необходимости создать централизованную дисциплинированную армию на Д[альнем] Востоке пришли только после того, как 15-тысячная вооруженная масса партизан [4–5 апреля 1920 года] еще раз была бита двумя батальонами японцев». За паническое бегство с правого берега Амура на левый и оставление японцам массы оружия и всей артиллерии некоторые партизанские командиры были «преданы полевому суду и расстреляны», а остальной комсостав – «профильтрован»[1245]. Однако, несмотря на фильтрацию, отношение партизан к мирному населению осталось прежним.

Партизаны далеко не всегда отличались умением извлекать уроки из военных неудач. Оценивая результаты очередного, теперь уже от каппелевцев, сокрушительного поражения дальневосточных повстанцев (в конце 1921 года разгромленных под Анучино, Ольгой, Камень-Рыбалкой, Голубовкой, Уношами, где базировались главные силы партизан) и последовавшего затем падения Хабаровска, полпред ВЧК по Сибири И. П. Павлуновский констатировал размах возникшей паники и анархии. Ее следствием стало появление в среднем течении Амура значительных банд дезертиров, как из отрядов, так и из частей НРА, – банд Иванова (50 человек), Кислицына (50 человек), Воронова (40 человек), серьезно досаждавших населению.

Что же касается партизанских отрядов Приморья под командой [А. П.] Лепёхина, численностью до 3000 человек, и партизанских отрядов Амура, под командой Шевчука, Бойко и других, численностью до 8000 человек, то в них не была подготовлена партизанская база. …Партизанские отряды все время находились на бивуачном положении, бездействовали и в результате разложились… начали грабить население. <…> В отрядах осели анархо-бандиты, максималисты, дезертиры и уголовный элемент. В результате в момент наступления [белых] на ДВР партизанские отряды оказались не только разложившимися, но уже и опасными для тыла. Партизанские штабы не выполняли приказов военного командования ДВР, не шли на фронт, грабили население и даже отступавшие воинские части НРА (партизанский отряд Шевчука)[1246].

Функционировавший на территории Амурской области Военно-полевой отдел ГПО Восточного фронта в январе 1922 года провел расследование деятельности находившегося в беспорядке (и довольно типичного) партизанского отряда Родионова: бойцы, среди которых «преобладал бандитский элемент», не подчинялись Родионову, игравшему с ними в карты, и пьянствовали. Часть из них нетрезвыми попали в плен к «белобанде», которая 5 января совершила налет на село Надеждинское. Отряд мародерствовал, отбирая у крестьян, китайцев и корейцев имущество и деньги, при этом один из китайцев был убит, а его труп – изрублен шашками для сокрытия следов. По приказу Военного совета НРА отряд Родионова, получивший такие определения: «позорящий нашу власть», «организованная кучка грабителей», был расформирован, а «самые преступные [его] элементы арестованы» и отданы под суд[1247].

В феврале 1922 года Амурский облком РКП(б) доводил до Штаба НРА, что отряд И. Е. Фадеева «отличался преступностью поведения личного состава», в связи с чем штаб Востфронта предписывал этот отряд найти, расформировать и отправить на пополнение 5‐го полка[1248]. С. Серышев в начале 1922 года сообщал, что пластунский[1249] отряд Ф. И. Петрова-Тетерина – две роты пехоты с кавалерией – все откровенные головорезы. Управы на него не нашлось, так что и далее у чекистов возникали сходные жалобы на действия этого отряда, в котором бандитские элементы, по оценке ГПО, были все же в меньшинстве и на январь числились дюжина дезертиров да полдесятка без вести пропавших. Отмечалось, что «отдельные группы партизан превратились в откровенно бандитские, но они не встречают поддержки у населения» (здесь чекисты имели в виду, что вообще такие шайки нередко пользовались покровительством своей родни и земляков в деревнях, обычно новосельческих)[1250].

Часть повстанцев воевала только с собственным населением, воздерживаясь от боев с белыми и интервентами. Отряд Никиты Евдокимова из 27 человек в конце 1919 года скрывался в 25 километрах от села Тюхтет Мариинского уезда. Знавший Евдокимова советский работник отмечал: «Группа эта была вооружена, но все ее геройство борьбы заключалися в том, что она частенько выезжала из тайги в ближайшия селения за изъятием продовольствия, самогона, при чем это изъятие часто сопровождалось пьяным разгулом, по существу, грабежом домашних вещей вплоть до постельных подушек…»[1251]

Корыстный мотив в деятельности повстанцев был исключительно сильным. Все карательные меры, принимавшиеся в повстанческих отрядах к грабителям, имели целью прежде всего повышение боевого духа партизан, поэтому пресечение командирами их жестокостей и тяги к чужому добру происходило лишь постольку, поскольку мешало воевать. Путь от жизненно необходимых присвоений продовольствия до повального грабежа проделывался зачастую с легкостью необыкновенной. Громадный объем награбленного добра разошелся по рукам,