Красные партизаны на востоке России 1918–1922. Девиации, анархия и террор - Алексей Георгиевич Тепляков

разбоем среди китайского населения», на что китайские власти ответили попытками их выловить и разоружить[1176]. Ценности россиян тоже в обилии концентрировались внутри партизанских отрядов: так, партизаны Архаринского района Амурской области обложили рабочих приисков по реке Малая Биря данью в 12 долей золота с человека в день (10–12 граммов в месяц), причем в захвате приисков участвовали и жители близлежащих деревень. При разгроме семёновцами 11 и 12 мая 1919 года под забайкальским селом Нерчинский Завод крупных повстанческих соединений трофеями белых стали 80 подвод и 3 пуда золота[1177].

О массовости грабительского элемента среди партизан партийно-чекистские руководители 20‐х годов писали вполне откровенно. С их точки зрения, уголовный бандитизм против белых (и даже просто при белых) не являлся особым криминалом. Согласно А. Н. Геласимовой, среди партизан Томской губернии было немало «мелкобуржуазного и авантюристского элемента, ушедших в отряды… для грабежей, дебошей и пр.», причем уголовникам пребывание в отряде сулило «заманчивые перспективы»[1178].

Заведующий Щегловским политбюро Томской губЧК А. Н. Поморцев в 1921 году сообщал в партийные органы, что бóльшая часть таежного населения уезда участвовала в партизанских налетах, а после падения Колчака, когда революционный настрой стал падать из‐за политики военного коммунизма, меньшая часть партизан, ушедшая при Колчаке в тайгу ради грабежей, «из любви к искусству» вернулась к привычному уголовному бандитизму; основная же их часть, вознегодовав на «формальную законность», приступила к широкому красному террору[1179]. Партизаны Алтая, которых к концу 1919 года было уже десятки тысяч, принципиально от кузбасских соседей не отличались: в 1930 году уполномоченный крайкома и крайисполкома Запсибкрая по Волчихинскому району отмечал, что «в районе большинство крестьян – партизаны, но из них большинство участвовали в горных бандах…»[1180].

Как вспоминал комиссар 1‐го Бийского партизанского полка И. Я. Огородников, чем лучше был внешний вид партизан, тем в большей степени такой отряд являлся мародерским. Один из членов штаба отряда Рогова и Новосёлова (Н. И. Гостьев? – А. Т.) выглядел так: «На голых руках чуть не по локоть блестели различных форм и фасонов браслеты, а на длинных грязных пальцах – кольца и перстни. На груди болталось до десятка золотых и серебряных цепочек от часов»[1181].

О соединении М. З. Белокобыльского, действовавшем по соседству, тот же Огородников говорил: «…отряд его был чисто грабительский, к нему попали отъявленные воры, уголовные, которые окружили его, но боевые были, положили тысячу голов, если не больше… Белокобыльский грабленое себе не брал, но массу такую удержать один не мог». Заместитель командира Н. И. Гостьев, впоследствии, уже при большевиках, ставший просто бандитом, «очень уж бросался в глаза – золотые браслеты на руках, дорогие кольца на пальцах». На жалобы Огородникова, что повстанцы без разбора грабят и партизанские села, Белокобыльский ответил: «Что тут особенного, пусть берут»[1182]. Идя по следам отряда Белокобыльского в начале 1920 года, комиссар Бийского полка из рассказов крестьян заключал, что «действительно отряд был [из] разбойников», а в момент приема имущества при разоружении белокобыльцев, щеголявших в тысячных енотовых шубах («шубами был богат 6‐й дивизион»), обнаружилось, в частности, «много золота и серебра деньгами»[1183]. Из своего опыта Огородников делал простой вывод: «Если хорошие шубы, то[,] значит[,] этот отряд больше грабил…»[1184]

Очевидец партизанщины В. Н. Швецов писал, что эскадроны полка И. Л. Никифорова из дивизии И. Я. Третьяка в декабре 1919 года выглядели куда авантажнее, чем в начале похода: «Лошади [у первого эскадрона] тоже уже не свои. В тороках (на привязи у задней луки седла. – Прим. ред.) торбы, в седлах переметные сумы из кожи, в них разный трофей. <…> Возвращался второй эскадрон… у каждого позади седла большие вьюки трофеев… на спинах лошадей были мягкие потники и даже ковры. На самих козлиные или собачьи дохи»[1185]. И. В. Громов писал, что комсостав войска Е. М. Мамонтова установил порядок, при котором каждый партизан находился в строю семь дней, а затем возвращался отдыхать в родную деревню, и не с пустыми руками: «Едет домой такой „сменщик“, а в сумках везет разные свертки и сверточки, нагруженные вещами и разным барахлом, добытым отнюдь не в бою, а у населения силой оружия»[1186]. Особенно рьяным грабежом прославились действовавшие в Алтайской и Томской губерниях отрядники Рогова, Новосёлова, Белокобыльского, Милославского, Лубкова.

Даже откровенно бандитские вооруженные шайки партизаны сознательно использовали в своих целях. Так, согласно показаниям Я. А. Пасынкова, в начале ноября 1919 года в части И. Я. Третьяка влился «дикий отряд» Степана Чемрова из примерно 25 всадников, который был отправлен в белый тыл для устройства «переполоха», под чем подразумевались нападения на сельские дружины самоохраны и милицию, грабежи «кулаков» и т. п. Однако отряд занялся исключительно пьянством и неразборчивым мародерством, после чего был расформирован, а Чемров избежал казни только благодаря заступничеству Третьяка: «Каждая сабля дорога!» Затем Чемров бежал «и впоследствии оказался бандитом»[1187].

Но у Третьяка было куда более комплиментарное мнение о Чемрове. В Горном Алтае в 1918–1919 годах действовало немало партизанских шаек, состоявших из 5–10 человек и именовавшихся «налётами». Они нападали на села, громили волостные и сельские управы, «убивали доносчиков – кулаков, священников, учителей не только того села, в котором они жили, но и в окрестных селах и деревнях» и, разумеется, грабили. Бывший рядовой мировой войны Чемров, происходивший из деревни Ново-Обинской Коробейниковской волости Барнаульского уезда, прославился своими дерзкими налетами на милицию, которые продолжались около года. Действуя в районе села Усть-Чарышская Пристань, маленький отряд Чемрова истреблял милиционеров, после чего просачивался через Бийскую казачью линию и некоторое время прятался в предгорных селениях, ожидая нового удобного случая для атаки. Пресса писала о страхе, наводимом этой шайкой на стражей порядка, и о том, что значительная часть населения считает Чемрова героем, как и Чаусова (вероятно, П. К. Чаузова. – А. Т.), вожака соседнего аналогичного отряда[1188].

В конце 1919 года Чемров примерно с 15 отрядниками присоединился к Третьяку, который высоко оценивал деятельность Чемрова как «достаточно известного среди партизан», сокрушаясь в 1927 году, что со временем тот оказался недостойным своего «почетного звания». Ю. Г. Циркунов писал, что «при Соввласти Чемров ударился в бандитизм, но был пойман и расстрелян»[1189]. Согласно официальному источнику, уголовная деятельность Чемрова продолжалась до конца 1920 года. Отчет Бийского политбюро АлтгубЧК за декабрь 1920 года так информировал о ликвидации шайки бывших партизан: «…известный бандит Чемров с его товарищем, при обнаружении их, защищаясь, открыли стрельбу по атаковавшим их милиционерам,