Красные партизаны на востоке России 1918–1922. Девиации, анархия и террор - Алексей Георгиевич Тепляков

прекращен только к утру усилиями Булгакова и Заварыкина[1283]. М. З. Белокобыльский вспоминал, что Анатолий, требуя от Новосёлова порядка, вызывал этим настолько острый конфликт, что оба командира «пускали в ход оружие» и их разнимали.

В итоге в начале декабря 1919 года (во время нахождения штаба в селе Сорокино) противники бесчинств, видя бесполезность каких-то договоренностей и не желая, чтобы анархия распространилась на остальных партизан, раскололи роговский отряд. С Анатолием остались Белокобыльский, Булгаков, Заварыкин, Крылов, Слесарев. Эта часть, имевшая до тысячи бойцов, стала именоваться 1‐й Чумышской дивизией. Возглавляемая Анатолием, она направилась к Барнаулу[1284]. Булгаков, Белокобыльский, Крылов ранее показали себя беспощадными грабителями и убийцами, но Ворожцов, похоже, с ними по этому поводу крупно не спорил и просто считал, что в грабежах и насилии нужна некая мера. А примерно 2 тыс. всадников Рогова и Новосёлова, подкрепленные авторитетными командирами Ворончихиным, Возилкиным, Дрожжиным, братьями Санкиными, опустошительной волной террора хлынули в Кузбасс.

С момента захвата власти на заметной части Иркутской губернии Каландаришвили немедленно вступил в конфликт с другими партизанскими вожаками. Также его действия не раз вызывали обострение отношений красных с представителями других стран. Например, один из бандитов Карандаша в Иркутске убил прямо на улице адъютанта официального представителя Чехословакии, что А. А. Ширямов назвал в мемуарах «дикой выходкой»[1285]. Бесконтрольные анархистские действия грузинского «авторитета», его насилие по отношению к крестьянам обратили на себя внимание верховной власти региона: в феврале 1920 года Сибревком выдал мандат военному следователю трибунала 5‐й армии при 30‐й дивизии Н. Фельдману для «расследования по делу отряда Каландарашвили»[1286], но Дедушке всё сошло с рук, поскольку его войско было необходимо большевикам для выполнения военно-полицейских функций.

Ситуации вокруг дальневосточных партизанских лидеров бывали не менее острыми. Яков Тряпицын расстрелял группу большевиков, готовившую его смещение; позднее одного из тряпицынских вожаков – Боголюбского – в пьяной драке застрелил командир роты Ф. И. Горелов[1287]. Диктаторствовавший в Керби Биценко в пьяном виде заявлял о желании «посчитаться» и с Я. Тряпицыным, и с Е. Сасовым, и с И. Лаптой[1288]. До октября 1921 года командующим партизанскими отрядами в Приморье был А. П. Лепёхин, а военкомом – В. П. Владивостоков, но между ними возникли личная неприязнь и распри. Это сильно сказалось на боеспособности партизанских отрядов, вскоре разгромленных белыми повстанцами. В итоге весьма компетентный Лепёхин был отозван и сменен провальной кандидатурой И. П. Леушина[1289]. Явно чтобы задобрить Я. Н. Каратаева, его имя было официально присвоено главкомом НРА 22 мая 1921 года Забайкальской кавдивизии, которой этот знаменитый вожак руководил[1290]. Партизан награждали орденами, пытаясь умерить их сепаратизм и недовольство огромным сокращением НРА: в октябре 1921 года Блюхер требовал от Реввоенсовета войск Сибири 10–15 орденов для дальневосточных партизан и даже временно вручил С. М. Серышеву свой собственный[1291].

Но даже если партизанские деятели были «встроены» в официальную военную структуру – НРА ДВР, – они все равно старались прежде всего блюсти личные интересы. Начальник адмчасти военного отделения Госполитохраны при 2‐й Забайкальской партизанской кавдивизии 7 февраля 1922 года сообщал о резком конфликте того же начдива Каратаева со своим ближайшим помощником, авторитетнейшим М. М. Якимовым. Каратаев взялся «за качественное улучшение бойцов и комсостава», а Якимов, раскалывая дивизию, проявлял негативное отношение и к «советскому комсоставу», и к регулярным строевым занятиям, находя немало сторонников. В результате на командира полка Волжского и командующего 3‐м эскадроном были произведены покушения – «брошены бомбы». Чекист заявлял, что дивизии угрожает «несчастье пережить форму восстания с убийством одного из вождей партизан», поскольку «Якимов определенно заявляет[,] что он Бог Восточного Забайкалья и будет делать все[,] что ему хочется»[1292]. В марте того же года И. Соболевский в письме в Военный отдел Госполитохраны ДВР отмечал, что «волевой и честолюбивый» Якимов испытывает ненависть к Каратаеву, а также «неугасимое желание превратить дивизию в партизанскую вольницу»; в связи с этим предлагалось Якимова удалить.

Военные власти ДВР приняли меры: по согласованию с Сибревкомом Блюхер решил расформировать Забайкальскую дивизию вследствие ее полного развала. Из дивизии отзывались Каратаев, начальник штаба Н. А. Ловцов и комиссар М. М. Максимов, причем первых двух отправляли на учебу в Москву. По плану командующего войсками Забайкальского военного округа А. Я. Лапина в дивизии сначала оставалась группа Каратаева (чтобы избежать дезертирства верных ему бойцов), остальных анархистов убирали, разбавляя личный состав лояльными деятелями[1293]. Ну а потом быстро избавились и от Каратаева: в том же марте он сдал дела своему военкому Е. В. Позднякову; не задержался в Забайкалье и Якимов[1294], откомандированный в распоряжение Дальбюро ЦК РКП(б) по инициативе члена Военсовета Приамурского военного округа А. Ф. Авдеева[1295].

Политотделы в НРА обычно плыли по течению, не имея достаточного авторитета среди партизан. Начальник политотдела Восточного фронта Я. К. Кокушкин 13 мая 1922 года в меморандуме для уполномоченного Военсовета фронта и Приморского облбюро РКП(б) писал о вербовке коммунистов из мелкой буржуазии, офицерства и чиновников[1296], обилии в ячейках мелкобуржуазного элемента и деклассированных рабочих:

Создается тип партейца подхалима, мелочного шпиона, нахала. «Этот»[,] не смущаясь никакими выкриками из толпы[,] махнет любую [правильную] речь, горой стоит за дисциплину, всегда защищает начальство. Внешне он производит роскошное впечатление [на партийное руководство]. А партия страшно роняет авторитет[,] особенно Начальствующие лица. [И] тогда успехом пользуются «анархисты»[,] и какой[-]нибудь оголтелый хулиган становится духовным вождем массы. Сама же партийная головка бронируется стенами канцелярии и грудами «дел»[,] ведет счет мертвым душам и занимается писанием приказов и инструкций, которые и на одну восьмую не проводятся в жизнь. Вместо живой связи с массами партия превращается в касту[,] политотдел – в бюрократический аппарат, в параллельную комсоставу офицерскую организацию, не способную учесть момента. <…> Весьма полезно испортившихся, обюрократившихся товарищей посылать бойцами в отряды, где комячейки могли бы дать о них окончательное суждение[:] способны они далее быть коммунистами или нет. <…> Это было бы лучшим способом чистки партии…[1297]

Характерно, что заметная часть командиров поплатилась в период военных неудач жизнью. В политдонесении от 26‐й дивизии 5‐й армии РККА со знанием дела говорилось о своеобразии взаимоотношений партизан с их вождями: «Подчиненные верили в выборного начальника, ценили личную храбрость, со знанием военного дела не считались. При неуспехах военноначальники платились головами»[1298]. Потерпев поражение, повстанцы по традиционной крестьянской привычке были не прочь искать виноватых и среди «чужаков», и среди своих.

Во время Славгородского восстания в сентябре 1918 года Е.