MOBY. Саундтрек моей жизни - Моби

– А меня впустят в кафешку голым?

– Наверное, нет.

– Ладно, надену полотенце.

Мы прошли в «Макдоналдс»: Джонни и Пол были одеты, а я завернулся в полотенце, которое стащил из своего трейлера-гримерки на Lollapalooza. Джонни заказал «Биг-Мак» и кофе, Пол – картошку фри и кофе, я – просто кофе.

– В нем, случайно, нет говядины? – спросил я у Джонни.

– Полагаю, что нет, – ответил он.

– Ладно, хорошо, – сказал я, потягивая черный кофе на пути обратно в машину.

Мы вернулись на шоссе I-95, и я обратился к Полу с заднего сиденья:

– Я понимаю, что ты не хочешь об этом слышать, но я снова стал пить. Наверное, я уже больше не стрейтэджер. Да, я сказал, что всегда буду стрейтэджером, и я соврал, извини меня. Но мне нравится пить. Я не буду делать это при тебе, и ты не увидишь меня пьяным. Надеюсь, ты меня поймешь.

Тишина. Пол никогда в жизни не пил и не принимал наркотиков, а в последние восемь лет мы были лучшими друзьями-стрейтэджерами. Трезвенничество было главной частью его самоидентификации, и до последних нескольких месяцев я был единственным его другом-трезвенником. Я боялся, что мое пьянство покончит с нашей дружбой.

Пол вздохнул.

– Мне нужно немного времени, чтобы свыкнуться с этим, – сказал он.

– Ладно, – ответил я. – Слышал, Джонни? Пол знает, что я пью.

– Похоже на то, – сказал Джонни. – Куда дальше едет Lollapalooza?

– Завтра – на Рэндаллс-Айленд, потом в Трентон.

– Как дела у Sonic Youth?

– Они отлично играют, но все очень грустно. Они выступают последними, после Hole, и во время их сета половина зрителей уходит на парковку.

– Но они же легенды.

– Для нас. Не для шестнадцатилетних фанатов Cypress Hill.

– А ты видел Кортни Лав?

– Несколько дней назад она за кулисами вышла из лимузина с ребенком на руках. Ее тут же окружила охрана, и никто даже близко не смог к ней подойти.

– Значит, она рок-звезда.

– Все остальные просто тусят друг с другом.

Проезжая Норуок и Дариен, мы сидели тихо.

– Эй, Пол, – сказал я, – твоя остановка.

– А еще это место, где Пат Кэмпбелл убил своих родителей, – ответил Пол.

– Стоп, что? – удивился Джонни.

– Пат бил меня в средней школе, а потом исчез, – объяснил Пол. – Однажды он заявился в дом к родителям, чтобы одолжить денег. Они не дали ему ни копейки, поэтому он зарубил их топором и сжег их тела на заднем дворе. Да, в старом добром Дариене.

Следующий день был солнечным и безоблачным; пятьдесят тысяч человек собрались на фестиваль Lollapalooza на Рэндаллс-Айленде рядом с Манхэттеном. На второй сцене в качестве сюрприза неожиданно выступила Патти Смит, и я даже ненадолго разозлился, потому что из-за этого сдвинули мой сет. Но потом я вспомнил, что она же, блин, Патти Смит. Я стоял возле сцены вместе с Перри Фаррелом и Джеффом Бакли, пока она играла. Джефф был одет в обтягивающую розовую футболку с Кайли Миноуг и большой, не по размеру цилиндр. Перри смотрел на всех остекленевшими глазами и широко улыбался.

Патти доиграла свой сет и обняла Перри. Техники убрали ее оборудование и поставили мое.

– Эй, Моби, – сказал Джефф, когда я пошел на сцену, – у тебя на разогреве сыграла Патти Смит!

– Ты прав, это весело, – ответил я, потом начал прыгать на месте, готовясь к выступлению.

– О, ты в последнее время говорил с Джанет? – спросил он.

– Нет, давно уже нет, – ответил я.

– Ну, передай ей привет и задай жару на концерте!

Он похлопал меня по спине.

Мы вышли в шесть вечера, начали с Ah Ah, а потом целый час играли рейв и панк-рок. Во время последней песни, Feeling So Real, я прыгнул в толпу головой вперед. Зрители поймали меня и понесли на плечах, а я кричал в микрофон. Я забрался обратно на сцену – без футболки, грязный, все еще кричащий в микрофон, – и встал на синтезатор. А потом ушел за кулисы, и Тим протянул мне пиво. Я улыбнулся и без всякой иронии сказал:

– Рок-н-ролл!

Я никогда раньше не восклицал «рок-н-ролл» в качестве выражения радости, но когда тебе протягивает пиво техник с прической «маллет», ничего другого просто ответить нельзя.

– Рок-н-ролл! – согласился Тим. Мы стояли у сцены и пили «Бад-Лайт», а над Манхэттеном садилось солнце.

По плану после фестиваля Lollapalooza было афтерпати в «Дон Хиллс», дегенеративном рок-клубе на Спринг-стрит. К часу ночи я выпил семь или восемь порций алкоголя и танцевал под музыку глэм-рок группы Мисс Гай, The Toilet Boys. Мисс Гай была самой красивой «дрэг-квин» во всем Нью-Йорке, что было немалым достижением, учитывая, что город явно не испытывал недостатка в прекрасных трансвеститах. Я держал в руках банку «Шеффера», меня окружала сотня потных пьяниц, и мы все танцевали под кавер The Damned, и тут меня кто-то поцеловал сзади в шею.

Я обернулся и увидел прекрасную женщину с короткими русыми волосами. На ней было бледно-голубое платье, и она хитро улыбалась мне.

– Ты поцеловала меня в шею! – удивленно воскликнул я.

– Знаю!

– Можно, я тебя тоже поцелую в шею?

Она улыбнулась мне, как Джоконда, и наклонила голову, открыв вспотевшую шею. Я поцеловал ее в шею, потом в губы. Toilet Boys заиграли кавер New York Dolls, а мы целовались на танцполе.

– Пойдем, – сказала она.

Пьянство убило моего отца, мать Пола и множество моих знакомых. Пьянство – это яд, оно вызывает драки, смерть, измены и автомобильные аварии. Но еще оно привело меня сюда, где я поцеловался с прекрасной незнакомкой, и она вывела меня через черный ход «Дон Хиллс» на Спринг-стрит. Мы сели в такси. Пьянство привело нас в мой дом, где мы поднялись на крышу, целовались, разговаривали и занимались любовью, пока над Манхэттеном вставало солнце.

Я был одинок и влюблен. Я был влюблен в рассветы, и в пьянство, и в Нью-Йорк, и в Lollapalooza, и в Джеффа Бакли в футболке Кайли Миноуг, и в Перри Фарлелла с его улыбкой чеширского кота, и в трансвеститов, играющих каверы на Damned, и в секс на крыше с прекрасными незнакомками. Как я вообще мог подумать, что стрейтэджерство и трезвость лучше, чем рассветный секс на крыше с удивительной женщиной в бледно-голубом платье?

Солнце поднялось над Ист-Виллидж, и мир засверкал яркими красками.

– Я еду домой к Нине Хаген в Лаурел-Кэньон, – сказал Эли, мой тур-менеджер. – Хочешь со мной?