MOBY. Саундтрек моей жизни - Моби

Я отнес наше пиво обратно в кабинку, и в музыкальном автомате заиграла Oh! Sweet Nuthin’. Я посмотрел на пьяную доминатрикс и на друзей-рейверов, весело подпевавших Velvet Underground. Я широко улыбнулся и тоже запел.

В три часа ночи музыка прекратилась и зажглись яркие, неприятные лампы. Ночь закончилась – нас отлучают от пивных бочек и отправляют на улицу. Я сел в такси вместе с Джоуи, его бойфрендом и татуированной девушкой, и мы поехали домой к Джоуи. Джоуи и его бойфренд жили в маленьком домике неподалеку от Мишна и коллекционировали змей: больших, маленьких, неопасных и ядовитых. Здесь все было полным змей – грязная кухня, гостиная и спальня. Змеи в стеклянных террариумах были повсюду.

– Когда вы начали коллекционировать их? – спросил я у Джоуи, сидя на их зеленом диванчике из комиссионного магазина. Он ответил, но я уже был слишком пьян, чтобы понять, что он говорит.

Мы поставили альбом Suicide, а потом Джоуи с бойфрендом взяли бутылку вина и скрылись в спальне. Я и девушка-доминатрикс достали из холодильника по бутылочке «Миллер-Лайтс» и сели на пол; Алан Вега пел Cheree.

– Жалко, что твой парень не пришел, – сказал я и взял ее за руку. – Но я рад, что ты сейчас со мной.

– Ты милый, – ответила она. – Жаль, что у твоей девушки в квартире был парень.

Я отставил пиво и начал целовать ее. Мы легли на тонкий ковер и медленно, неуклюже разделись. Я отпихнул в сторону кофейный столик Джоуи, и у меня случился первый за восемь лет пьяный случайный секс. После него мы вырубились прямо на полу, но проснулись около шести утра, потому что отопления в доме не было и жилище промерзло насквозь. Я нашел на диване тонкое одеяло, и мы завернулись в него.

– Все равно холодно, – сказала она. Ее дыхание пахло сигаретами и пивом.

– Подожди, – сказал я, снял с дивана все подушки и набросал их на нас сверху. – Так лучше?

– Наверное, да, – ответила она и снова уснула. Я лег рядом с ней, замерзший и пьяный. Рассветное солнце пробивалось через занавески, и где-то вдалеке я услышал одинокий звук сирены «Скорой помощи». В рамке на стене, между змеиными террариумами, я увидел старый плакат с рекламой абсента. На нем была зеленая, дьявольского вида фея, смотревшая на меня выцветшей улыбкой. Я бросил взгляд на змей в террариумах, потом на девушку в татуировках, спавшую рядом. Улыбнувшись зеленой абсентной дьявольской фее, я шепнул ей:

– Я вернулся.

Я пришел домой пьяным в четыре утра в ночь на воскресенье. Чтобы напомнить себе, что мы с Сарой уже окончательно, стопроцентно расстались, я поставил альбом Damaged группы Black Flag, взял черный маркер и начал писать «НЕ ЗВОНИ ЕЙ» на внутренней стороне двери квартиры. Первые несколько «НЕ ЗВОНИ ЕЙ» были изображены большими квадратными буквами посередине двери, но примерно к тридцатой фразе размер букв уменьшился. В конце концов я лег на пол и стал писать у самого основания двери, чтобы покрыть ее полностью.

Закончив, я поднялся и посмотрел на свою работу. Все пальцы были перемазаны черным, а дверь сверху донизу покрывали надписи «НЕ ЗВОНИ ЕЙ» – их было больше сотни. Теперь, расставшись со мной, Сара спала с Мэттом, клевым и красивым двадцатиоднолетним парнем, который работал в магазине здоровой еды, где мы покупали чечевицу. А я ревновал.

Мэтт был моей полной противоположностью. Высокий, молодой, с прекрасными светлыми «серферскими» волосами, он выглядел сексуально даже в зеленом рабочем фартуке. Я видел его, покупая соевое молоко в магазине здорового питания, и у меня взрывалось что-то в животе. Я не хотел быть с Сарой, но мне было неприятно, что у нее есть кто-то другой. У меня по меньшей мере не было желания знать, что она встречается с кем-то другим, особенно если этот «кто-то» высокий и у него здоровые волосы.

Я мог бы поступить рационально и начать закупаться в другом магазине здоровой еды в трех кварталах от дома. Еще я мог напомнить себе, что я сам расстался с Сарой, а еще я – двадцатидевятилетний музыкант, подписанный на мейджор-лейбл, а Мэтт – двадцатиоднолетний бездельник, работающий продавцом-консультантом. Но вместо этого я умудрился убедить себя, что это Сара меня бросила и я никчемный неудачник.

После того как мы расстались, неловких завтраков за маминым старым столом для шитья больше не было. Но точно ли тяжелые приступы паники хуже, чем спазмы ревности?

В общем, я стал ходить по барам Ист-Виллиджа и флиртовать с туристками. В редких случаях, когда девушка каким-то образом не замечала, насколько отчаянно я пытаюсь ее добиться, и приходила со мной домой, она тут же видела безумную дверь с надписями «НЕ ЗВОНИ ЕЙ» и быстро убегала. В общем, под конец каждой ночи я, напившись, забирался на кровать под потолком, которую когда-то делил с Сарой. Она в это время находилась на другом конце города и спала со своим юным белокурым Адонисом, а я лежал со старым стеганым одеялом, которое мама сшила в семидесятых.

Но я все-таки был не бессилен. Я решил, что смогу конкурировать с Мэттом, белокурым богом. Да, я постепенно лысел, но я вполне могу покрасить оставшиеся волосы в белый. Я избавлюсь от джинсов «Рэнглер» из Kmart и куплю большие рейверские штаны и футболки, которые носил Мэтт и его клевые друзья. Я позвонил своей подруге Дженне и попросил сделать из меня Мэтта.

– Хочешь осветлить волосы, купить модные рейвовые шмотки и чтобы я тебе помогла? – спросила она. – С тебя обед.

Дженна жила в Нижнем Истсайде и работала секретаршей в журнале Rolling Stone. Она была красавицей со светлыми волосами до плеч и татуировками с цветами вокруг запястий. Дженна пришла ко мне домой и отвела в парикмахерскую своего приятеля. Когда мы двигались по Девятой улице, шел холодный дождь, а на тротуаре печальными серыми кучами лежал снег.

Я еще не смирился с тем, что теряю волосы. Я решил, что у меня просто высокий лоб и он почему-то решил стать еще выше. Когда-нибудь он остановится. Не может не остановиться. Другие люди лысели из-за кармических наказаний. Я же был хорошим, пусть и запутавшимся в себе человеком. Следовательно, со мной этого не случится. Ну, по крайней мере, я так решил.

Приятеля Дженны звали Аби; он держал маленький салон со стенами, раскрашенными золотой и черной краской, и четырьмя креслами, стоявшими перед четырьмя раковинами. В колонках магнитофона играл хаус, а в углу скучающего вида женщина читала европейский журнал мод. Аби оказался худым персом-геем. Его пальцы пахли табаком. Я сел в кресло, и он надел на меня пелерину.