Виновник завтрашнего дня - Арина Александер

— Да, будь рядом. И когда с Олегом буду — тоже будь. И когда лягу под него — будь. А я буду трахаться с ним и представлять тебя, — закричала, корчась от боли и тут же осеклась, увидев в голубых глазах бешенство.

Молниеносно, не позволяя отскочить, схватил её за плечи и грубо стряхнул.

— Ты что несёшь? Совсем охренела? А ну посмотри на меня? — грубо схватил за подбородок, надавливая на нежную кожу. — Ты курила?

Поняв, что задела за живое, она продолжила гнуть свое.

— Буду с ним, назло тебе, — зашипела сквозь зубы, не отрывая глаз от застывшего лица. — Понял? Отпусти! — попыталась сбросить сильные руки, одновременно обмирая от их прикосновения. Любила его до одури. До маниакального помешательства. Как же хотелось заставить его мучиться, пережить всю ту боль, что пережила сама. — Убери, сказала! — завопила истерично, на разрыв и со всей силы ударила по начавшей отекать щеке. Добротно увалила. Так, как учил в прошлом. На какой-то момент Алексей послабил захват, и этого хватило, чтобы она отскочила на самый край утёса.

Ни секунды промедления. Хотела наказать? Да, пожалуйста! Только вопрос, кого?

Всего лишь три шага — и вот уже она оттолкнулась от выступа, сгруппировавшись для прыжка.

То, что Лёха схватил её в последний момент — ничем не помогло.

Полетели вниз вместе. В самое пекло.

Одновременно ушли под воду, подняв столбы брызг. Чудом не свернули шеи, нарушив все правила группировки.

Лёшка сразу вынырнул на поверхность, осматриваясь по сторонам. Некрасова показалась спустя минуту, панически хватая ртом воздух. В голове пульсировала одна единственная мысль: вытащить на берег и всыпать таких мандюлей, чтобы потом с месяц не могла на заднице сидеть.

— Долбаная наркоманка, — взревел на всю глотку, подплывая. Только она могла довести до белого каления, больше никто. Мощным захватом перехватил её под мышки, удерживая на плаву. Судя по застывшему в глазах ужасу, кто-то даже толком не умел плавать. От этой мысли озверел ещё больше. — Тебе жить надоело, паскуда ты этакая? Ещё один такой номер и клянусь, я убью тебя нах**.

Мощные гребки свободной рукой прошивали всё тело болезненным спазмом. Знали, с*ки, куда бить. Из последних сил греб к берегу, чувствуя на шее рваное дыхание.

Вот же угораздило. Ладно он, ничего святого за душой. А она?..

Не наркоманка она и не суицидальная дурочка, просто накрыло. Так бывает, когда опускаются руки, а в сердце, будто тысячи иголок вонзились. Но чтобы он не говорил, как бы не ранил и не отталкивал, нанося удар за ударом — сердце-то не обманешь. Рвалось оно к нему, не смотря на все доводы разума держаться подальше. Замирало от одного только взгляда и вновь начинало трепыхаться, пускаясь вскачь. Уже не от злости или обиды, а жаркого, изнывающего чувства. За это и презирала себя, ненавидела всеми фибрами души.

На всех его девах могла закрыть глаза, только не на сестру. Пока она боролась за него всеми мыслимыми и немыслимыми способами, той даже делать ничего не пришлось. Как можно быть настолько слепой, не понимала. Но прозрение оказалось слишком болезненным.

Как эта выходка подействовала на Лёшку, было страшно даже представить.

Его гнев чувствовала каждой клеточкой. То, как прижимал к себе, пытаясь удержаться на плаву и как ругал, крича на всю глотку — говорило само за себя. И если после сюрприза в гостинице её всего лишь вытолкали за дверь, то теперь стоило ожидать чего угодно.

На берег выбрались уставшими и обозленными. Обоим было от чего вскипеть.

Лёшке не верилось, что смог так попасть. Не в его-то возрасте, когда пресытился любовью, не доверял ей, обходил стороной. Уж точно не к девушке, которая не только на пятнадцать лет моложе, но и по всем категориям не для него. И чем больше вяз в её серо-зелёных глазищах, тонул в их глубине, тем больше презирал себя. Потому что хотел её, желал её. Всю. Полностью.

Сказал Максименко, что она не вещь. Что никому не может принадлежать. Соврал… Его она. И не потому, что сам так захотел. Она захотела. Не спросив разрешения, ворвалась в его жизнь, проникла под кожу, осела на языке сладким привкусом. Чтобы отказаться от неё, прекратить так остро реагировать, стоило содрать с себя кожу, выколоть глаза и вырвать сердце с языком. Нереально. Тогда он просто умрет.

— Тебе жить надоело? — вцепился в дрожащие плечи, и пару раз хорошенько встряхнул. — Ты сколько будешь испытывать меня? М?

Некрасова отбросила с лица мокрые пряди, и злостно сбросила с плеч сильные руки.

— Вику свою будешь шарпать. Понял? А меня не трогай. Я не просила приезжать, не просила прыгать следом. Твои проблемы.

Горькая обида давила изнутри, разъедала сердце. Не побитое лицо перед собой видела, а довольное, изуродованное насмешливой улыбкой лицо сестры. Перед глазами мелькали пошловатые картинки, на которых они занимались сексом в разных позах, пока она, дура, набивала болезненные шишки и надеялась на чудо. Жгучая ревность погнала по крови свой разрушающий яд, отравляя ум. Хотелось рвать и метать, крушить всё вокруг, лишь бы стереть из памяти их поцелуй.

Круто развернувшись, хотела начать подниматься по склону, как Лёшка грубо схватил её за локоть и со всей силы дернул на себя.

— А ну-ка иди сюда! Какая нахер Вика? Сбрендила, что ли?

— Угу. Ещё скажи, что не лизался с ней. Что не спишь? Повеселились? — вскинула подбородок с вызовом. — Весело вам было, когда я унижалась, бегая за тобой?

— Блдь, Влада, не тупи! — заорал, потеряв терпение. — Никто с твоей сестрой не целовался и уж тем более не спал. Уж я — так точно. — Зачем говорил это всё — и сам не знал. Больно было видеть её такой подавленной. Попробовал представить Владку целующейся, например, с тем же самым Арсением и едва зубами не заскрипел. Не дай бог. Убил бы сразу. — Послушай! — стряхнул головой, убирая со лба мокрые пряди. — Я не буду оправдываться за то, чего не делал. Веришь своим глазам? Тогда проваливай! Мне ещё только двадцатилетних дур для полного счастья не хватало. Хоть бы раз включила мозги. Хоть бы раз стала на мое место.

— А ты знаешь, почему я так делаю? Знаешь?..

Гончаров тяжело выдохнул, догадываясь, что за этим последует.

— Замолчи! — прижал её к себе одной рукой, а второй прикрыл чувственный рот. — Заткнись…

Влада улыбнулась сквозь слёзы, а затем прижалась к его ладони приоткрытыми губами, коснулась языком. Лёшка вздрогнул и отнял руку. Через него словно 220 вольт пропустили. Невинная ласка отдалась в каждой клеточке огненным импульсом.

Прикрыл глаза и запрокинул назад голову, напоминая застывшего в болезненной агонии зверя. Всё тело напряглось. Задрожало в преддверии неотвратимого. Хорошего ли, плохого ли, ещё не ведал. Знал только, что ничто уже не будет, так как прежде. Потому что это конец. Всему.