Батыево нашествие. Повесть о погибели Русской Земли - Виктор Поротников

Путь по замершему в чуткой тишине густому лесу вымотал Милославу настолько, что она на какое-то время забыла про холод и снег, набившийся ей в башмаки. Милославе казалось, что Фетинья бредет наугад через чащу, перебираясь через древние поваленные ветром стволы и описывая круги.

– Давай передохнем, – наконец взмолилась Милослава. – Сил моих больше нет!

– Держись, милая! – оглянулась на Милославу идущая впереди Фетинья. – Скоро уже придем.

К удивлению Милославы, Фетинья вывела ее на узкую тропу, явно протоптанную среди сугробов людьми. Двинувшись по тропе, девушки вскоре вышли на широкую поляну, посреди которой стояли кучкой три бревенчатых строения, кровли которых были укрыты бурой сосновой корой. Над самой большой из избушек через дымоход в крыше тянулся к вершинам столетних сосен и елей сизый шлейф дыма.

Пройдя мимо небольшого стога сена и загона из жердей, беглянки торопливо подбежали к этому затерянному в чаще жилью.

– Дедушка! – вскричала Фетинья, увидев старика в тулупе и заячьей шапке, копошащегося под навесом.

Старик удивленно поднял голову, выронив из рук корзину с берестой. Это был дед Евстрат, отец плотника Петрилы.

– Внученька! Откель же ты взялась? – Подойдя к Фетинье, дед Евстрат обнял ее за плечи. – Почто ты раздета? Кто это с тобой?

– Это Милослава, подруга моя, – чуть не плача от радости, молвила Фетинья. – От мунгалов мы бежали, дедушка. Захватили Рязань мунгалы, множество народу истребив и пленив. Страшно вспомнить, что вчера в Рязани творилось!

– Ступайте, милые, в избу, – сказал дед Евстрат, мягко подталкивая беглянок к низким дверям из толстых досок. – Обогрейтесь и обсушитесь. Косы у вас, я гляжу, заледенели и колом стоят. В прорубь вы обе провалились, что ли?

– Не провалились мы, дедуня, а плыли голыми подо льдом, иначе было никак не вырваться от мунгалов проклятущих! – сказала Фетинья, гордая своей смелостью и находчивостью. – А одежку мы с убитой девочки сняли, тело которой нашли на опушке леса. – Фетинья подмигнула хранившей молчание Милославе: – Я же говорила тебе, что со мной не пропадешь!

В дверь ложницы раздался негромкий, но настойчивый стук.

Несмотря на поздний час, Евпраксия не спала.

Оторвав голову от подушки, она окликнула служанку:

– Лагута, узнай, кто пришел.

Молодая челядинка с недовольным вздохом поднялась с постели и прошлепала босыми ногами до дверей. На ее вопрос: «Кто здесь?» из-за двери прозвучал невнятный мужской голос.

– Это Апоница, госпожа, – обернулась Лагута к княгине.

– Что ему нужно? – спросила Евпраксия, уже сидя на постели.

– Он бубнит что-то про татар, которые якобы где-то близко и про сбегов из Борисова-Глебова, – ответила служанка и широко зевнула. – Не разобрать толком.

– Впусти его, – распорядилась Евпраксия.

Румяная Лагута наградила княгиню недовольным взглядом и отодвинула деревянную щеколду на двери.

В просторную ложницу, освещенную маленьким огоньком масляного светильника, вступил плечистый одноглазый бородач в длинном плаще поверх теплого кафтана и запорошенных снегом сапогах. На поясе у него висел кинжал, в руках была красная парчовая шапка с меховой опушкой.

Завернувшись в одеяло, Евпраксия приблизилась к Апонице, который отвесил ей почтительный поклон.

– Молви, Апоница, что за люди прибыли из Борисова-Глебова? – нетерпеливо спросила княгиня. – Ты разговаривал с ними?

Апоница вежливо прокашлялся в кулак и ответил, не поднимая глаз на Евпраксию, стоящую перед ним с распущенными волосами и обнаженным правым плечом, виднеющимся из-под поспешно наброшенного одеяла:

– Сбегов больше сотни нахлынуло к нам в Любичи, все из Борисова-Глебова и ближних деревень. Все в один голос твердят, что татары во множестве надвигаются со стороны Переяславца и Ожска. Нехристи жгут села и города на своем пути. По слухам, татары разорили Рязань и все города на реке Проне.

– Взят ли татарами Борисов-Глебов? – вновь спросила княгиня.

– Покуда еще не взят, но мунгалы по всей округе рассыпались, – промолвил Апоница, глядя в пол. – Нехристи захватили Новый Ольгов, Солотчу и Енино, добрались и до Сосновки, а от этого села до Любичей всего десять верст. Собираться нужно скорее в путь, княгиня. Нельзя медлить!

– Что, прямо ночью в дорогу собираться? – недовольно воскликнула Лагута. – Малютка Иван только-только угомонился и заснул, коль потревожим его, то он уже до утра не уснет.

Апоница бросил в сторону служанки сердитый взгляд, затем осмелился взглянуть на княгиню. Но едва он успел открыть рот, как Евпраксия опередила его, поддержав свою верную челядинку.

– Лагута права, не могу я сейчас будить сына, – непреклонным голосом произнесла она. – У Ванечки зубки режутся, от этого он беспокойным стал, часто плачет и спит плохо. Мы с Лагутой сегодня кое-как его угомонили, пусть поспит малютка. А утром и в путь двинемся. Токмо куда же нам теперь бежать, Апоница?

– В Ростиславль – больше некуда, княгиня, – хмуро ответил тот. И добавил, строго взглянув на Лагуту: – Не серчайте, но я подниму вас чуть свет. Дороги снегом занесло, поэтому с нашими санями быстро двигаться не получится.

Лагута заперла дверь на щеколду за ушедшим Апоницей и сердито обронила, направляясь к своей постели:

– Татары, может, и не сунутся к нам в Любичи, коль все дороги снегом занесло, зачем с теплого места срываться в метель и стужу?

Любичи были укрепленной княжеской усадьбой, возведенной среди густого соснового бора на реке Осетр. Покойный супруг Евпраксии держал свой княжеский стол в Борисове-Глебове, но большую часть года обычно проводил в Любичах, среди тишины и покоя. Отсюда через лес до Борисова-Глебова вела всего одна дорога длиной в двадцать верст.

Евпраксия никак не отреагировала на реплику Лагуты. Княгиня сидела на кровати, погруженная в печальные думы.

Смерть любимого мужа разом убила в душе красавицы-гречанки все оттенки радости. С той самой поры, когда Апоница привез весть о гибели Федора Юрьевича в Батыевой ставке, Евпраксия ни разу не улыбнулась, ни разу не притронулась к своей лютне. Ее красивое лицо в последнее время более походило на некую скорбную бледную маску. Ее голос, всегда такой добрый и приветливый, теперь все чаще звучал раздраженно, а порой и гневно.

Едва добравшись до Борисова-Глебова, Апоница убедил Евпраксию укрыться вместе с маленьким сыном в Любичах. Затерянная в густом лесу княжеская усадьба казалась Апонице самым надежным укрытием для Евпраксии и ее сына в эти горестные дни татарского нашествия. Сюда же Апоница собирался привезти и княжескую дочь Радославу, но во время ночевки в Переяславце княжна пожелала остаться у своей тетки Софьи Глебовны, супруги Ингваря Игоревича.