Горячий след - Олег Верещагин

— Х-хух! — услышал Максим выдох. Удар верхушкой топора в левой руке пришёлся под скошенный подбородок появившемуся над бортом существу — оно молча полетело в воду. У следующего в руке… лапе… сверкнул изогнутый клинок — эрл перехватил его обухом топора и проткнул врага скрамасаксом. Ещё двух сбросили в воду дружинники. Но через борт лезли новые и новые. Одного дружинника достали дротиком в глаз, другому существо запрыгнуло на спину и, прежде чем само лишилось головы, перерезало горло. Максим смотрел на происходящее без страха, оглушённо-отупело, настолько всё это казалось нереальным, даже более нереальным, чем кино или компьютерная игра.

Бросок топора эрла буквально перерубил в поясе человекокота, собиравшегося метнуть дротики сразу с двух лап. Хильдер перебросил щит из-за спины. Дружинник, защищавший его сзади, поскользнулся, упал на бок, лёжа схватился сразу с двумя повисшими на нём существами… А вскочивший на борт лесной житель размахнулся дротиком.

Потом Максим часто думал, что медный панцырь, одетый на кольчугу, вряд ли удалось бы пробить даже сильным броском. А тогда он не думал вообще — вскочил на ноги и обеими руками выставил щит навстречу броску.

Его шатнуло, припечатало к спине эрла. Хильдер обернулся — на секунду, на миг. Но Максим успел поймать в его глазах — блеснувших в глубоких ямах наличника — вспышку изумления. Не успевший обнажить клинок человекокот упал с борта в воду, навылет прошитый стрелой…

…Ночной налёт стоил жизни одиннадцати дружинникам. Трое были тяжело ранены. Сколько погибло человекокотов — считать никто не собирался. Их трупы лежали на плотах, на скейде, и даже на выступившем из тумана рассветном берегу тут и там виднелись выброшенные рекой тела.

Стоя около борта, Максим опирался на щит. И смотрел, как к нему, снимая на ходу шлем, идёт эрл Хильдер.

Саксонец остановился в двух шагах от мальчишки. Сплюнул далеко за борт густой шмат слюны, скопившийся во рту.

— Добрая была ночь, — сказал он. Повторил то же по-своему, за плечо — на скейде захохотали.

— Что ты скажешь теперь? — Максим поднял над щитом правую руку. В ней был скрамасакс. — Цепи на мне нет, и больше ты меня не закуёшь. Но, конечно, можешь убить. В бою.

Эрл Хильдер рассматривал стоящего напротив мальчишку долго. И Максим, если честно, отчётливо понимал, что саксонец может сейчас бросить оружие, снять доспех, а потом выйти против него, Максима Караваева, с голыми руками — и скрутить, как малыша.

— Тебе грести со всеми, — сказал Хильдер. — Должно, ты не умеешь, но научишься споро, хотя будет трудно. А духи этих мест и так получили немало.

* * *

— Последний бой у старой цитадели…

На башне, что нависла над обрывом

Собрались те, кто в битве уцелели

И попрощались молча, торопливо.

И на краю, спиной упершись в небо

Плечом к плечу мы в строй последний встали

И друг за другом уходили в небыль,

Неся кровавый росчерк острой стали.

Саксонская арфа была непривычной, но Олег быстро подладился к струнам. Хильдер слушал, сидя напротив и поглаживая пальцами большую кружку.

— И кровь струилась, красная на черном…

Да станет же вам силы менестрели,

Чтобы воспеть геройство обреченных,

Погибших без надежды и без цели…

С трудом еще в свою победу веря,

Враги идут, безмолвные как тени,

А я с усмешкой загнанного зверя

Отбросил щит на стертые ступени…

Пусть подождет меня еще минуту

Чертог забвенья, мрака и печали!

Остатком жизни смерть неся кому-то,

Я шел в последний бой с двумя мечами…

Вам этот бой запомнится надолго —

Полет клинков, рассекших мир на части,

Последний хрип затравленного волка,

И два клинка, как проклятое счастье!

Какая ж мне нужна еще награда,

Когда уходит жизнь в последнем стоне?

Я упаду красиво, как в балладах —

Сжав рукояти в стынущих ладонях.[32]

— Ладно поёшь, — сказал саксонец. — Живёшь так же?

— Стараюсь, — коротко ответил Олег. — Ну так как же будем, эрл?

Хильдер коротко кивнул на сидящего рядом Максима.

— Он вольный человек.

— Максим? — Олег повернулся к мальчишке. И в какую-то долю секунды понял тоскливо: и этот останется. Это больше не Максим Караваев. Макс Лойфа. «Счастливчик»…

— Прости, — сказал Макс. И Олег покачал головой… а в следующий миг понял, что это сказано не ему, а Хильдеру. — Прости, но там — моя родина.

Хильдер отодвинул пивную кружку. И сказал, вставая и бросая на стол серебро:

— Сакс оставь себе. И поминай нас не одним злом, Счастливчик.

Олег снова не спал.

Здесь это было поразительно легко. Сидя на склоне холма, обхватив колени руками, он смотрел, как бесконечными волнами плещется ковыль, как сияет холодная луна — и с улыбкой водил рукой по воздуху, извлекая из него обрывки знакомых, полузнакомых и вовсе незнакомых песен, похожих на этот ковыль, на свет этой луны, на запах этой степи…

… — Что ж ты стоишь на тропе, что ж ты не хочешь идти?..

… — Вот это — для мужчин — рюкзак и ледоруб…

… — За синим перекрёстком двенадцати морей, за самой ненаглядною зарёю…

… — Перемен требуют наши сердца!..

… — Спокойно, дружище, спокойно — у нас ещё всё впереди…

… — Но если покажется путь невезуч, и что на покой пора…

… — Подари мне рассвет у зелёной палатки…

… — Здесь вам не равнина, здесь климат иной…

… — Среди нехоженых путей один путь — мой…

… — Помиритесь, кто ссорился…

… — Мой конь притомился, стоптались мои башмаки…

… — Средь оплывших свечей и вечерних молитв…

… — Ветер ли старое имя развеет…

… — Песен, ещё ненаписанных — сколько? Скажи, кукушка, пропой…

… — Помню, в нашей зелёной роте…

… — Недавно гостил я в чудесной стране…

… — Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены…

… — А я помру на стеньге — за то, что слишком жил…

… — В круге сразу видно, кто друг — кто во мраке, ясно, что враг…

… — Помнишь, как дрались мы с целой улицей?..

… — Ждут — уж это точно! — нашей крови полчища мошки и комарья…

… — Долой, долой туристов…