Четыре сестры - Малика Ферджух

его содержимое, – вздохнула Гортензия. – А Танкред любит Шарли, это совсем другое дело.

– Кто-нибудь умеет готовить кускус? – вмешалась Женевьева. – Забыла спросить рецепт у Базиля.

– Мама, – сказала Дезире, – говорит, что это блюдо испортить невозможно. Я много раз смотрела, как она его делает.

– Правда? Ты можешь нам показать?

– Надо чистить овощи. Чистить и чистить.

– Да, верно. Бедный Базиль возился с ними часами, помните? – сказала Энид. – Мы еще его торопили.

– Кончайте вы это – «бедный Базиль», «бедный Базиль»! – рассердилась Беттина. – Весь день и в голове, и на языке только «бедный Базиль»!

Доля истины в этом была. Но то, что упрек исходил от Беттины, их удивило.

– Мне ПРАВДА хочется кускуса сегодня вечером! – вздохнула Гортензия.

– Мне тоже, – хором сказали Энид и Дезире.

– Мне тоже, – поддержала их Женевьева.

– А мне – курицы с жареной картошкой, – заныл Гарри.

Все, кроме Беттины, принялись искать рецепт в кулинарных книгах. Дезире повторяла, что часто видела, как мама готовит кускус.

– Тогда вопрос: сколько времени варить бульон? – поинтересовалась Гортензия.

– Э-э. Два часа?

– В книге сказано не больше часа.

– Смотря какой бульон, – не сдавалась Дезире, – и смотря какие овощи.

– Кстати, – протянула Женевьева, вдруг заглянув ей в глаза, – а в кускус кладут порей?

– Ммм? – отозвалась Дезире тоненьким невинным голоском. – А! Нет. Чтобы не перепутать его с кассуле[65].

Через двадцать минут кухня, усыпанная очистками до потолка, бесспорно, имела много общего со свинарником. Сначала, под руководством Дезире, послушная крупа была кускусом. Но ей надоело томиться, и вскоре она превратилась в поленту, а потом, вконец рассердившись, в кашу. Затем Энид случайно опрокинула в нее бульон, и каша стала супом. Его они и съели.

Мама Дезире была права, испортить кускус нельзя. И все же… Не было одного ингредиента, одной приправы, одного вкуса по имени Базиль. После этого супа из кускуса девочки поняли, что целая страница Виль-Эрве перевернута. Когда они уносили кастрюли и котелки, каждая украдкой уронила в суп слезу, и он стал окончательно несъедобным. Последнее слово осталось за Гарри:

– Курицу с жареной картошкой испортить еще труднее.

* * *

Среди ночи старый дом сотряс взрыв. Все выбежали на лестницу, перепуганные, встрепанные, тараща спросонья глаза.

Гром?

Цунами?

Выхлоп заплутавшей машины в Тупике?

Рухнула стена?

Ингрид и Роберто что-то опрокинули?

Прежде чем они успели это выяснить, проникающий повсюду запах заполнил лестничную площадку и их ноздри.

Дверь на площадке, отделявшая их от Танкреда, приоткрылась, и показалась его взлохмаченная голова.

– Танкред! Ты ранен?

– Э-э. Нет.

– Ты все перебил?

– Не думаю.

– У, блин… Что ты сделал с волосами? – воскликнула Дезире.

– Грубое слово – евро, – отозвался Танкред, опередив Гарри. – А что? Что такое с моими волосами?

– Вот мы тебя и спрашиваем.

– Они зеленые, – сказала Женевьева.

– Зелено-оранжевые. Типа…

– Типа птичкины каки.

Танкред запустил пятерню в упомянутые волосы. Все пять пальцев окрасились именно в такие цвета.

– Мне не удался опыт, – признался он. – Вы не замечали, что амниум сунтиола пахнет скальной пателлой?..

Все уставились на него глазами уже совсем не сонными, а жаждущими информации.

– …а аурический эризиум – скандинавским лангустом? – мечтательно продолжал он.

– Я предлагаю, – степенно произнесла Шарли тоном, которым она говорила с Энид, когда та в три года гордо выносила к столу козявку из носа на пальце, точно изумруд сиамского короля, – предлагаю тебе принять душ, а мы пока приготовим что-нибудь горячее, и ты нам расскажешь про удивительную жизнь скальной пателлы и скандинавского лангуста. ОК?

ОК. Пятнадцать минут он восстанавливал подлинный цвет своей шевелюры, после чего присоединился ко всем внизу.

И все объяснил.

– Ну вот. Я нос.

– Что нес? – переспросила Гортензия.

– Не нес. Нос. Как у Клеопатры. Который, кстати, был длинный.

Все озадаченно посмотрели на него. Он вздохнул.

– Моя лаборатория создает душистые вещества…

– Можешь сказать «духи», – перебила его Шарли, – мы не такие уж необразованные.

– Говорят еще «эссенции». Да, эссенции для великих кутюрье. Но еще мыло, зубную пасту, кулинарию, бытовую химию, жевательную резинку и многое другое. «Носом» называют изобретателя духов.

– Для Диора? Фата? Мюглера? – завелась Беттина. – Лакруа?

– Точно. Сейчас я занимаюсь новым кремом Прадуччи. Тсс. Совершен но секретно. Три конкурента на один крем. Три мыши на один сыр. Короче, я уединился здесь ради спокойствия и безопасности. И обоняния. Мадемуазель Прадуччи хочет, чтобы крем был, – он принюхался, – атлантическим. Туман, маяк, морось…

– Рыба, тина, моллюски, – закончила Шарли. – Романтично и замысловато.

– Шесть месяцев изучения рынка, – невозмутимо продолжал Танкред. – Выборка тысяча сто двадцать семь человек от четырнадцати до семидесяти четырех лет, разных полов и профессий. Ну да, романтично и замысловато, почему бы нет. И главное – Атлантика. Так что, когда я увидел название Тупика и табличку «сдается», сами понимаете.

Восхищенное молчание едва нарушалось тихим храпом Гарри на коленях у Шарли. Роскошная косметика могла родиться в этой старой халупе Виль-Эрве – с ума сойти, правда?

Беттина откашлялась:

– И что… э-э… они взрываются… кремы?

Танкред встряхнул свежевымытыми волосами.

– В принципе, никогда.

– Ну и?

– Амниум сунитола превосходный рецептор, аурический эризинум – несравненный растворитель… Нет, я не понимаю.

– Тьфу ты! – воскликнула Шарли. – А в этиоле в обратном порядке? Ты пробовал в этиоле в обратном порядке?

– Ах ты черт! – завопил он. – Ах ты черт… Конечно!

– Еврое слово – грубо, – пробормотал Гарри, не открывая глаз.

* * *

Следующие дни выдались теплыми, и они тупили, балдели, иногда горько вздыхали, вспоминая Базиля, и много гуляли с Танкредом.

Как и обещал еще прежде, чем заморочить им голову своей таинственной профессией, новый возлюбленный Шарли повез их кататься на яхте. В это утро, о чудо, все были на ногах в пять часов и отправились в гавань Потрон-Суфлан, где Танкред взял напрокат восьмиметровую белую птицу с гордыми парусами и названием «Нунквам».

Они вышли из окрашенной золотом бухты в легкое, воздушное, пахнущее анисом, окутанное туманом море. Рыбацкие лодки плыли по нему, точно дольки апельсина.

Женевьева достала лосьон от солнечных ожогов с уровнем защиты 40 и хорошенько намазала окружающие носы, все надели оранжевые спасательные жилеты. Энид, Гарри, Дезире и Гортензия с флибустьерскими криками побежали качаться на тросах.

Капитан Танкред – у руля, его помощник Шарли – рядом, остальная команда разместилась на палубе, под парусами, надутыми, как груд ки чаек.

Капитан запел:

Забыл я шляпу на Гаити,

Вам расскажу, сюда идите,

Как оказался в злачном месте,

С той девушкой мы были вместе,

И больше я не помню ничего.

В коричневых бриджах и красной рубашке, Шарли