Изгои Рюрикова рода - Татьяна Беспалова

– Видимо, ты плохо понимаешь язык ромеев, – проговорил Твердята, оборачиваясь к Амираму.

Новгородец снова обнажил лицо и холодно уставился на собеседника.

– Я пришёл попрощаться с другом. Не мешай мне!

– Ого-го! А мне доводилось видеть гожи и постгашнее. Я и сам-то не кгасавец, но ты замечательно хогош!

Амирам, звеня подкованными башмаками, вышел из конюшни. Твердята снова повязал лицо платком и отправился следом.

Его ждали в покоях Иегуды.

* * *

Твердята ступил под своды знакомой галереи. Слева, за рядом колонн, шелестели струи фонтана, справа, с отделанной розовым мрамором стены, на него пялились пустые глазницы львиноликих барельефов. Они вошли в полутёмный зал, окнами выходивший в сад. Через кованые решетки окон сочился уличный зной. Твердята услышал журчание воды и направился на звук. Он стянул с головы шапку, не открывая лица. Он видел силуэты двоих мужчин, полулежавших на низких, усыпанных подушками ложах. Один из них – хозяин дома Иегуда Хазарин. Другой – князь Давыд Игоревич. Более никого в комнате не было. Твердята прислушался. Ни шевеления, ни чавканья, ни скрипа сыромятных ремней, ни звона металла не услышал он. Не дожидаясь приглашения, новгородец уселся неподалёку от чаши небольшого фонтана, прямо на груду шёлковых подушек, а тесак положил рядом.

– Зачем скрываешь лицо, Демьян? – тихо спросил Иегуда.

– Не хочу показывать миру свою скорбь, – Твердята скривился.

– Нам твоя скорбь не в тягость.

Твердята не мог отвести взгляда от лица князя Давыда. Управитель Тмутаракани возлежал на шёлковых коврах, подложил под мятые бока подушки, сжимая мощной дланью серебряный кубок. Его раздутое, набрякшее от возлияний лицо выражало неизъяснимое страдание. Он, словно опухший от долгого плача младенец, пялил на Твердяту покрасневшие буркалы. Алые его губы, яркие, сочные в обрамлении белокурой бороды, заметно дрожали. Он посматривал на Твердяту с опасливой обидой недоросля. Но из-под личины свежеостриженного агнца то и дело выглядывало дьявольское рыло. Успокоительные речи Иегуды лились, вторя журчанию воды. Хазарин поминал их старую дружбу, удачи, богатую поживу, задорную молодость, дальние морские походы, опасности, отчаянные стычки с гулящими людишками, коими изобилуют большие торговые порты и тихие, заветные гавани, в которых прячут добычу пираты. Твердяту мучила жажда и, отринув стеснение, он выхватил из лапищ управителя Тмутаракани кубок, дополнил его холодной водой из фонтана и выпил залпом, в два глотка.

– Ты обидел меня, Демьян, посёк железом ни с того ни с сего. – Князь Давыд заговорил внезапно, прервав хозяина дома на полуслове. – А я не брал твоих коней, не присваивал твоего богатства, не увечил тебя.

Твердята вскочил на ноги. Рука его сжимала ножны. Князь Давыд зарылся в подушки, Иегуда же не выказал никаких признаков беспокойства. Где-то за стеной, под сводами галереи простучали торопливые шаги. Твердяте внезапно сделалось скучно, рука его ослабела, разжалась, ножны беззвучно упали на ковёр.

– Помилуй нас, Демьян! – снова заговорил Иегуда. – Позволь нам тебя уговорить, позволь помочь тебе. Давыд Игоревич неповинен в твоих бедах!

– Почем тебе знать, Юда?! – взревел Твердята. – Ты не был той ночью в степи! А я был там! Меня настигла беда на пути в Тмутаракань! Я шёл к тебе!

– Мне непросто судить, – Иегуда задумался, сомкнул унизанные самоцветами пальцы. – Какой только нечисти ни таскается по степи. На нас совершают набеги! Если б не дружина Давыда Игоревича, и нам бы не поздоровилось! Если ты заботишься о конях, кои были твоим достоянием, но в силу печальных обстоятельств стали военной добычей Володаря Ростиславича, то я готов уступить тебе…

Иегуда на мгновение остановился, пристально уставился на Твердяту. Но помыслы новгородца оставались темны для него.

– Твои люди безобразничают в городе! – прорычал князь Давыд. – Чинят мне убыток, обижают мою челядь. Твой спутник, некий Миронег, что ни день дерётся в корчме с моими приближёнными, портит их имущество, ворует. Сколько ещё бед принесут они нам? Твой враг сейчас в Царьграде. Нанялся на службу к патрикию. Жирует, пирует вместе с дружиной.

– У меня нет людей. Не осталось слуг, я потерял всё благодаря тебе… – болезненно скривился Твердята. – А Миронег? Он не мой. Он родич Владимира Черниговского. Путешествует в Царьград. Случайный попутчик.

– Те, кто приходят к нам случайно, никогда не ошибаются дверью, – вставил Иегуда.

– Я не брал твоего! – Давыд вскочил с места. – Володька был с Пафнутием в ту ночь! Я непричастен! Они столковались со степняками! Сообща тебя пограбили! Они увели твоих коней! Они забрали твой товар! Но подлые промыслы не помогли Володьке! И вот что я тебе скажу: правильно ты Пафнутия посёк! Поделом ему! Не он ли твою морду испоганил?

Твердята сдёрнул с лица платок.

Давыд не дрогнул, снова уцепился взглядом за Твердятино лицо, помолчал, приободрился.

– Что ж, твои раны не так страшны, – дело рук степных всадников. Да и у кого из нас рожа-то цела? Посмотри хоть на мою! – князь Давыд захохотал, ухватился за располосованное брюхо, притих, зыркнул на Твердяту свирепо.

– Зато теперь-то ты знаешь, что значит быть настоящим воином, – вставил Иегуда. – А мы, твои старые товарищи, готовы помочь, подставить плечо. Говори: чего хочешь!

– Отдай коней! – буркнул Твердята.

– Отдать? – Иегуда перестал улыбаться. – Я высоко ценю мужскую дружбу. Но женщины! Но любовь к ним! Рыжая кобыла останется в Тмутаракани. Да и коня мне жаль. Я заплатил за него полновесной монетой. Откуда мне было знать, что конь твой? Предъяви счёт Володарю! А я как старый друг помогу тебе по-другому. Мой Амирам доставит тебя к берегам Боспора. «Единорог» – прекрасное судно. Отправляйся к невесте, Демьян! В Константинополе ты найдёшь и своего врага, и свою судьбу!

Иегуда вскочил, забегал по комнате. Твердята, будто сквозь сон, слышал его длинные тирады. Иегуда волновался, время от времени переходя с греческого языка на арамейский, путаясь в словах и полах длинного одеяния. Твердята плохо понимал смысл его витийств. Он заметил лигурийского корабельщика, он слышал звон металла – Иегуда, хмурясь, отсчитывал золотые монеты. Кто платил, кому и за что? Твердяту это совсем не волновало. Он наблюдал за кривляньями крючконосого старца в тюрбане – старого воспитателя Иегуды. Старик воздевал к потолку руки, просил о чём-то и едва не плакал. В конце концов суета утихла, сделка была совершена.

* * *

– Послушай, новгоодец! – Амирам следовал за ним по узким уличкам Тмутаракани.

Они двигались в сторону моря. Твердяте хотелось ещё раз перед тем, как отойти ко сну, посмотреть на бескрайний простор, который скоро вновь, в который уже раз, поглотит его, чтобы выплюнуть на золотом берегу Царьграда.

– Эй, как там тебя! Демьян!

– Чего тебе?

– Нам пгедстоит плавание по бурным водам…