Изгои Рюрикова рода - Татьяна Беспалова

Только Деян всегда ищет глазами её шаль, любит её, жить без неё не может. Странный человек! Он думает, что познал весь мир, но даже самое себя познать не смог. Любит и не ведает о любви своей. Вот он стоит посреди площади, преисполненный стыда за своё увечье. Вот он, налитой бессмысленным гневом и тлетворной жалостью к себе, смотрит на своего утраченного коня. Конь хороший, верный, тоже признал его. Того и гляди, выкинет своего хазарина из седла. Хороший конь, но собака и верблюд куда как надёжней, выносливей, преданней и не так приманчивы для вороватых рук. Ах, как волнуется Деян! Кричит, кличет по имени своего коня, потрясает клинком, винит хазарина в своих бедах. Обычное дело: скорый суд, неуклюжая расправа. А вот и неугомонный Аппо! Откуда демон обжорства пригнал его? Или за потаскуном снова гонятся похотливые ночницы? Слишком много страха на этой площади. Слишком кичлив князь русинов, не в меру жаден, не шибко умён.

Тат рассматривала дружину, сопровождавшую князя. Вот один из них вышел из строя и направился к Деяну, поигрывая витой плетью. Не он ли покалечил Деяна? Не его ли она встретила той страшной ночью в степи? Так, посекла для науки, да и отпустила. Сколько раз ругал её отец за излишнюю милость к русичам! Если встретила в степи чужого человека, не шарована, и не можешь его пленить – убей. Но она не убила, потому что он рассказал ей о караване, помог разыскать раненого в степи. Вот он, её враг. Лицо испещрено старыми шрамами, щербатый рот скалится, борода вздыблена. Ярится, снова готов напасть. Мало ему сталось, жаждет ещё раз Деяна покалечить. Так не бывать тому! Давно миновала та ночь, когда она пощадила его. Значит, судьба его – умереть сегодня.

Тат тихонько затянула песнь воинов. Слышимый ею одной, голос её поначалу звучал совсем тихо. Она неотрывно смотрела на Деяна, она пела свою песнь для него, и он её услышал. Она видела, как расправились его плечи, будто крылья выросли за спиной.

А площадная толпа? Какое дело Тат до неё? Пусть уснут или повинуются.

* * *

Услышав зов Твердяты, Колос взвился на дыбы, но Иегуда оказался на удивление хорошим всадником. Он сумел удержаться в седле. Заговорил с конем ласково, укоротил узду твёрдой рукой и сумел его умиротворить. – Не вздумай тронуть коня, русич! – Иегуда положил ладонь на золочёную рукоять меча. – Конь стоил мне немалых денег. За твою жизнь никто столько не даст.

Клещ поднялся на ноги, сплюнул кровью в площадную пыль и отошёл в сторону.

– Оставьте его! Довольно! – продолжал распоряжаться Иегуда. – Нам должно поступать по справедливости. Твердята, ты ли это? Узнаешь ли меня? Кто я, ответь!

– Узнаю тебя, Юда Хазарин! – едва слышно отозвался Твердята. – Ты истинный управитель этого города, а не этот вот мешок с соломенной трухой!

Твердята разомкнул объятия, и князь кулём осел в пыль. Давыд Игоревич лежал на спине, бессмысленно вращая очами. Его окровавленная борода источала тяжкие стоны, кровь сочилась из его ран.

– Пощади Демьянушка! Пощади… – шептал он. – Ведь я друг тебе. Видишь: не горжусь, винюсь. Отступите, ребятушки!

Твердята толкнул князя ногой в бок, да, видно, силушки не рассчитал – князь Давыд так и покатился кубарем к ногам Колоса. Злой конь хотел топтануть правителя Тмутаракани новой подковой, добавить к имеющейся уже ране новое увечье, но Иегуда помешал, да и сам князь проворно откатился в сторону.

Они выбежали из устья узенькой улички, вооружённые как попало, кто во что горазд. Пафнутий Желя выломал оглоблю из чьей-то повозки. Клещ отобрал у Иегудина прислужника негодящий, лёгкий меч. Ребятушки бежали следом за вожаками, гомоня и скалясь. Охотничья свора, да и только! Добежав до середины площади, они остановились, внезапно ослабев. Помутившимися очами уставились на степняка. Упало в пыль оружие. Кто-то истово крестился, отводя в сторону взгляд. Кто-то едва слышно прошептал:

– Господи Исусе!

– Дьявол! Дьявол! – приговаривали иные.

– Да какое там! – прорычал Пафнутий Желя. – Это Демьян Твердята!

– Это он! – прохрипел, задыхаясь, князь Давыд. – Злобный ворог… Мстить намерен… Ату его, ребята!

Твердята усмехнулся. Где-то на краю площади, в толпе зевак, заплакал ребёнок.

– Ну, и рожа у тебя! – скривился Клещ.

Над площадью, пронзительно свистнув, пронеслись три стрелы.

– Убейте его! – взревел Пафнутий, бросаясь вперед.

Твердята перекрестился, глянул на небо. Он всё ещё слышал пение Тат, её удивительный голос летал над площадью, в помутившейся, пыльной синеве, там же, где парил тёмный крестик – охотничий сокол Тат. Голосу вторил барабан Буги. Хорошо понимавший язык степняков, в любом из их наречий Твердята находил знакомые слова. Но в словах этой песни он не узнавал ни единого слова. Ему чудилось, будто Тат поёт для него лишь одного и никто более на запруженной народом площади не слышит её пения. Он не стал дожидаться, пока Пафнутий со товарищи нападёт. Тверлята поймал ритм барабана и стал двигаться в такт ему. Барабан увеличил темп. Твердята следовал за ним. Огромный, изогнутый тесак сделался частью его тела. Ах, сколько раз слышал он эти звуки! Порой они походили на громовые раскаты, а иной раз уподоблялись щелчкам бича. В те вьюжные ночи, казавшиеся теперь такими далёкими. Тогда он парил между жизнью и смертью, он слышал эти звуки и принимал их за биение собственного сердца.

Странное дело! Часть дружинников из свиты князя приняли его сторону. Нет, они не хотели убивать своих и потому орудовали плетьми и кулаками. Особо ретивым бойцам надевали на буйные головы мешки, вязали, подобно снопам, и оттаскивали в сторону от места схватки.

Твердята без устали орудовал тесаком. Что станет делать, когда рука устанет? Куда будет спасаться? Обстоятельства схватки не давали ему возможности поискать глазами Тат, но он твёрдо знал – она где-то неподалёку. Её голос висел над площадью, подпитывая тело Твердяты своею мощью.

Внезапно поединщики замерли, звон железа затих. Над площадью грозовым облаком повис волчий вой. Высокий, протяжный, жалостный, призывный, тревожный – он вышибал слёзы из глаз, бередил душу так, что щекотные мурашки бегали по спине.

– Святый Боже! – проговорил кто-то в толпе. – Что станется с этим городом завтра, если сегодня средь бела дня по его улицам волки шастают!

Пафнутий смотрел в ясное небо, словно вой доносился оттуда. Взор его сделался мутным, из уголка рта на бороду потянулась мутная слюна. Твердята молниеносным движением рассёк ему горло. Пафнутий упал. Твердята переступил через умирающего врага. Он смотрел по сторонам, выбирая нового противника. Им оказался неказистый дружинник князь-Давыда, молодой и самонадеянный. Твердяте не пришлось тратить много сил. Он умер быстро. Остальные противники отступили, их сковывала странная, вязкая растерянность, будто песнь одинокого волка сделалась не звуком бесплотным, а вещной субстанцией, превращающей воздух в вязкий кисель. Твердята опустил оружие. Волк замолчал, но очарование не исчезло. Тишина царила над площадью столь полновластно, что было слышно, как капает на песок кровь с Твердятиного кривого клинка. Солнечный диск прикрыла небольшая тучка, сделалось сумрачно, совсем неуютно. Толпа колыхнулась один раз, другой. Твердята снова взмахнул тесаком. Истошно вопя, сжимая левой рукой короткую культю правой, ещё один дружинник снопом повалился наземь. Следующий пытался сопротивляться. Завязалась нешуточная схватка. Снова зазвенел металл. Давыдовы дружинники, выйдя из оцепенения, забегали вокруг сражающихся, выбирая момент для вступления в схватку. Но умение новгородца не оставляло им шансов. Искривленное лезвие порхало вокруг плеч Твердяты, не давая возможности приблизиться на расстояние удара. Очередной противник оказался стойким малым, совсем юным, но хладнокровным и выносливым. Получив в самом начале сечи несколько незначительных ран, он не растерялся, не дрогнул. Превозмогая боль в рассеченной ноге, он вертел булавой. Но грозное оружие не достигало тела Твердяты, всякий раз наталкиваясь либо на клинок, либо на древко короткой пики, которую новгородец взял у поверженного противника. Булава вскользь соударяясь с древком, высекала из него острые щепы. Одна из них угодила молодцу в лицо, вонзилась в щеку под глазом. Парень замер, на единый миг прикрыв глаза, ослабил натиск. Одного лишь мгновения хватило Твердяте, чтобы точным ударом тесака рассечь противнику живот. Кровь хлынула фонтаном. Парнишка завопил. Толпа, очнувшись ото сна, ахнула. Ещё один противник Твердяты повалился в коричневую пыль. Твердята остановился, оглядел противников.