Жильбер Ромм и Павел Строганов. История необычного союза - Александр Чудинов

И, наконец, третье из указанных писем целиком посвящено взаимоотношениям Павла с его учителем, о чем подробнее будет сказано чуть ниже. Пока же лишь отметим, что, судя по приведенным письмам, наиболее живой интерес из всего увиденного юноша, похоже, проявлял к аспектам, так или иначе связанным с религией. И это впечатление отнюдь не обманчиво. Как мы видели, религиозное воспитание молодого Строганова началось очень рано и к моменту достижения Павлом юношеского возраста уже дало крепкие всходы. В швейцарский период, хотя это и было время интенсивного освоения им целого ряда научных дисциплин, Павел по-прежнему сохранял, используя выражение Ромма, «реальный интерес» к религиозной тематике, о чем свидетельствуют разные источники. Этот интерес Ромм отмечает в письме Дюбрёлю, рассказывая, с каким вниманием Павел изучает мемуар Сорбонны о сходстве и различии православия и католичества[653]. О нем же Ромм сообщает А.С. Строганову: «Особенно живой интерес он [Попо] проявляет к Священному Писанию. В те моменты, когда мы можем заняться чтением, я ему предлагаю различные интересные работы, которые он мог бы слушать с удовольствием, но он постоянно предпочитает Ветхий или Новый Завет»[654].

Да и сам Павел, благодаря отца за присланные ему книги, особо выделяет одну: «Пятнадцать дней уже минуло, как мы получили из Парижа наши книги; я оным весьма рад. Между оными есть Библия, но очень велика. Я бы весьма желал иметь, кроме оной, одно Евангелие карманное»[655].

Неудивительно, что и в Оверни Павел проявлял повышенное внимание ко всему, так или иначе связанному с религией.

* * *

Внешне отношения Ромма с его подопечным выглядели почти идеальными. Со стороны было невозможно догадаться о конфликтах, столь омрачавших в Швейцарии их совместную жизнь. Миет Тайан с восхищением описывала кузине тот спартанский образ жизни, к которому приучал Павла Строганова его наставник:

Нет необходимости обладать миллионами, моя дорогая подруга, чтобы жить в таких лишениях, как г-н Граф. Его воспитание, вместо того чтобы учить пользоваться своим достоянием, формирует привычку обходиться без него. Выросший в суровых условиях, он сумеет выдержать превратности судьбы, не жалея о том, к чему привыкают богачи. Предназначенный к военной службе, он порой должен будет обходиться без самого насущного. Привыкнув с ранних лет к лишениям, он станет страдать от них меньше, чем другие. Ему не придется отказываться от перины, чтобы спать на голых досках: ведь он никогда не знал мягкой постели. Последний из солдат спит в лучших условиях, чем он. Г-н Ромм утверждает, что именно такому режиму г-н Граф обязан своим хорошим здоровьем. Когда он [Ромм] взялся за его воспитание, тот, как и все дети богачей, был достаточно слабым, капризным и злым, постоянно плакал, требуя исполнения все новых прихотей, которые иногда невозможно было удовлетворить. Он был обузой для него [Ромма] и для других. Терпение и большие способности г-на Ромма позволили избавиться от всех этих мелких недостатков; характер его [Строганова] улучшился, здоровье стало совершенным. Подобная счастливая перемена доказывает преимущества системы, против которой мы роптали. Я начинаю верить, что мой дядя прав[656].

В словах Миет отчетливо слышен тот апломб, с коим Ромм, очевидно, объяснял своим слушателям достоинства осуществляемой им системы воспитания.

Обладая почти неограниченной властью над подопечным, он охотно демонстрировал ее в присутствии родных и земляков, публично заставляя Павла Строганова отказываться даже от самых невинных удовольствий, несовместимых, по мнению учителя, со спартанским образцом поведения. О нескольких таких случаях Миет рассказывает в своих письмах:

Ты будешь весьма удивлена, моя дорогая подруга, когда узнаешь, что граф не может съесть ничего из того, что захочет, не посоветовавшись со своим воспитателем. Я опасалась, что наша кухарка окажется недостаточно искусна для столь богатого наследника; однако приготовить то, что ему позволено, смогла бы и самая последняя судомойка: жареное мясо, пареные овощи, сырые яйца, молоко и фрукты. Вино – никогда, тем более ликер, и никакого кофе. Вот примерно и все обычное меню молодого человека, который однажды получит состояние в несколько миллионов. Моя мать, не знавшая о режиме графа, предложила ему котлеты в пикантном соусе. Он взял их, не обратив внимания, и уже начал есть, когда это заметил г-н Ромм. Он [Ромм] подал ему знак, выражая свое неудовольствие. Ученик послушно положил на тарелку кусочек, который уже собирался нести в рот, возможно, сожалея, что не успел осуществить это намерение. Мы восхищались покорностью графа и критиковали суровость г-на Ромма. Г-н Ромм молча выслушал то, что семья считала вправе ему высказать. Когда все закончили говорить, он встал и торжественно заявил, что все сказанное ему по поводу ученика вызывает лишь досаду, но никоим образом не изменит план воспитания. Твердый в своих решениях и в своих принципах, он [Ромм] никогда не уступает чьим-либо просьбам. Как ты понимаешь, после этого каждый предпочитает держать свое мнение при себе. Мы позволяем себе лишь потихоньку жалеть молодого графа, у которого непреклонность наставника, похоже, не вызывает такого же протеста, как у нас. Он так ему доверяет, что легко подчиняется всем ограничениям, которые тот на него налагает.

Поведаю тебе об одном случае, показывающем, какое влияние он [Ромм] на него имеет. Вчера Бенжамен, мой брат и я пошли в сад играть в волан. Г-н Граф нас увидел и захотел присоединиться. Он только начал партию, когда пробило три. Г-н Ромм показал ему на часы. Попо попросил еще две минуты, на что мудрый ментор отвечал: «Сударь, если вы предпочитаете удовольствие работе, можете остаться, я вас не удерживаю». Попо понял, что тот хотел сказать, бросил ракетку и безропотно последовал за ним. Не знаю, кто заслуживает большего восхищения: ученик или учитель[657].

И все же подобная покорность Павла носила в значительной степени лишь внешний характер. Если в этот период дело не доходило до открытого конфликта, как в Женеве, то сие отнюдь не означало, что юноша исполнился сознательной готовности следовать предписаниям педагогической системы Ромма. Правда, он, надо признать, весьма болезненно переживал размолвки с учителем, ибо считал, что, допуская их, проявляет непослушание воле отца и, соответственно, нарушает долг христианина. Однако, насколько мы можем судить по третьему письму Павла из Оверни, конфликты, тем не менее, не прекращались: