Фея Семи Лесов - Роксана Гедеон

К пышным версальским празднествам я уже немного привыкла, но нынешнее торжество своим размахом удивляло. Приемы королевы с их узким кругом завсегдатаев, балы в особняках парижской знати – все это не шло ни в какое сравнение с празднованием Рождества. Казалось, приглашение на бал получили все аристократы королевства. Версаль, этот чудо-город, просто трещал от наплыва гостей; гостиницы и постоялые дворы были переполнены, а тот, кто по распоряжению короля получил комнату в самом дворце, чувствовал себя счастливчиком. Огромные залы не вмещали всех приглашенных, и многие из них были вытеснены во двор, даже в аллеи парка.

Между тем уже начинало светать, и грандиозный праздник, стоивший по меньшей мере миллион ливров, заканчивался, тем более что утром предстояла торжественная месса в часовне святого Людовика. Перед этим долгим и скучным событием нужно было поспать хотя бы несколько часов.

У меня голова кружилась от музыки и танцев – сегодня я танцевала с доброй сотней партнеров. На праздник меня привез отец, но я была так хороша в своем золотистом сверкающем платье, что с самого начала оказалась окруженной целой толпой любезных кавалеров. В толчее я быстро потеряла и отца, и мачеху; комплиментов, которые шептали мне на ухо, было так много, что я уже не способна была их воспринимать. Только однажды, когда пробило полночь, меня приятно поразили слова Соланж де Бельер, сказанные полушепотом:

– Доселе мне принадлежала честь быть самой красивой француженкой. Неужели вы, моя дорогая, будете столь жестоки, что лишите меня этого звания?

Маркиза де Бельер, конечно, шутила, да и я была не настолько ослепительна, чтобы затмить ее красоту. Но услышать такой комплимент от женщины уже было поводом для гордости.

Трижды я танцевала с графом д'Артуа, бросая на него беспокойные взгляды. Несмотря на то что он ничего мне не обещал и не клялся в верности, я давно была уверена, что он мною увлечен. Но нынче в Версале было так много юных провинциалок, а граф д'Артуа, как виконт де Вальмон,[50]на всех желал испробовать силу своего неотразимого обаяния. Меня терзала мысль, убийственная для моего тщеславия, что принц крови может увлечься другой девушкой. И успокаивалась я лишь от того, что подобные признаки пока не появлялись.

Всюду, куда бы я ни пошла, за мною следовал принц д'Энен. Разговаривал он мало, чаще молча стоял за моей спиной, не вмешиваясь в беседу, пока я кокетничала с мужчинами. От принца д'Энена даже была некоторая польза: я время от времени отдавала ему на хранение свой веер, маску или перчатки, и он бережно носил их за мной. При дворе этого юношу уже считали моим женихом.

Наконец королева, уставшая от танцев и карточной игры, изъявила желание удалиться. Был пятый час утра.

– Ну, дорогие дамы, кто же составит мне компанию? – спросила она, обращаясь к фрейлинам. – Без вас мне будет очень грустно.

Она просила, а не приказывала, – значит, фрейлины могли выбирать. Но ни Габриэль де Полиньяк, ни ее золовка Диана, ни принцесса де Роган, ни тем более мадам де Ламбаль, полулежавшая в объятиях какого-то драгуна, не выразили желания оставить бал ради скучного ритуала отхода королевы ко сну – хотя нынче он был бы сокращен до минимума.

– Останьтесь, Туанетта, – воскликнула принцесса де Роган. – Не в ваших правилах уходить так рано. Мы все рассчитывали повеселиться еще, по крайней мере, час…

– Значит, вы мне отказываете, – со вздохом сказала королева. – Конечно, я не имею права лишать вас развлечений.

Этот мягкий тон до сих пор был для меня непонятен. Мария Антуанетта могла бы приказать, и никто бы не посмел ослушаться. Но, видимо, королеве хотелось иметь не только подданных, но и подруг.

– Позвольте, я пойду с вами, мадам, – сказала я. – Я тоже устала.

Лицо Марии Антуанетты просияло.

– О, мое дитя! – воскликнула она по-немецки. – Вы, как всегда, остаетесь верны мне.

Принц д'Энен, спотыкаясь, проводил меня до апартаментов королевы и удалился, поцеловав мне руку.

Мария Антуанетта с наслаждением сбросила парадное платье из тяжелого бархата и, надев белый пеньюар, отделанный золотыми розами, села перед зеркалом. Леонар, ее парикмахер, принялся разбирать королевскую прическу, состоявшую по меньшей мере из трехсот локонов. Вокруг так и порхали камеристки.

– Ох, как я устала, дорогая моя, – простонала королева, снимая кольца, – зато можно с уверенностью сказать, что Европа будет ослеплена блеском нашего Рождества.

– Жаль только, что расходы так велики.

Королева покачала головой.

– Да, жаль. Впрочем, расточительность всегда была моим недостатком. Вот король – он достаточно прижимист. Сейчас, во время финансового кризиса, это ценное качество. Поэтому короля французы любят, а меня – нет.

– Вам известно об этом? – пораженно спросила я.

– Разумеется. Я знаю, что меня не любят, что меня называют австриячкой и упрекают в том, что я разорила страну. Но ведь это не так. Франция была разорена до меня. Луи XV довел ее до потопа. Так что мне понятна неприязнь, которую питают ко мне французы. Но, с другой стороны, бывают такие бесстыдные обвинения…

Королева подняла на меня чистые, ясные глаза цвета сапфира.

– Вы же сами знаете, что меня называют лесбиянкой и даже осмеливаются утверждать, что дофин рожден не от короля…

– О, мадам! – воскликнула я смущенно.

– Я говорю с вами начистоту, ибо все это ложь, ложь наглая и неприкрытая. К тому же у вас есть уши, и вы сами слышите ту брань, которой меня осыпают в памфлетах. Но у вас есть также и глаза. Вы должны увидеть, что все это неправда.

– Ни минуты не сомневалась в этом, мадам, – сказала я несколько поспешно.

Мария Антуанетта вздохнула, на ее красивом лице появилось выражение бесконечной, неисцелимой усталости и апатии. Она долго молчала. Я слегка шевельнулась, пытаясь привлечь ее внимание.

– Что такое, мадемуазель?

– Видите ли, ваше величество, – произнесла я тихо, – вы ничего не можете мне сказать по поводу того, о чем я просила вас?

Я имела в виду давнишний случай с герцогом де Кабри. Сколько раз я просила королеву хоть чем-то отомстить за меня – ну, хотя бы написать «леттр-де-каше»…[51]

Лицо королевы странно изменилось – глаза устало прищурились, губы сжались.

– О Боже! – вскричала она недовольно. – Вы чудесная девушка, моя дорогая, я очень привязалась к вам, и я вполне понимаю, что у вас могут быть свои интриги, только, ради Бога, не вмешивайте в них меня! Я прошу вас никогда не говорить мне ни о каких обидах, тяжбах и прочей чепухе. Если вам нужны деньги – пожалуйста. Но наказания… положение мое сейчас таково, что я ни с кем не хочу портить отношения.