Мама, не читай! Исповедь "неблагодарной" дочери - Катерина Шпиллер

Итак, у меня началась новая жизнь. Пришло время моим родителям узнать обо всём...

Накануне отъезда к Жене я позвонила маме:

— Мам, завтра я уезжаю. Навсегда. К другому.

На том конце провода повисла тишина. Мама, очевидно, никак не могла придумать сходу, что нужно говорить в таких случаях.

— А... ты уверена, что поступаешь правильно? — на всякий случай спросила она.

— Более чем.

— Ну что ж... Даже не знаю, что тебе сказать. Он хоть соображает, что делает?

— Кто?

— Твой сизый голубок.

— Он соображает лучше других.

— А ты?

— И я соображаю, мама. Лучше, чем когда-либо.

— Ну, не знаю, не знаю... — тогда она ещё явно не успела выработать свою позицию и была не готова к разговору.

— А я знаю, — твердо отчеканила я.

Подозреваю, что больше всего мою мать подкосило именно то, что я просто поставила её перед фактом. Возможно, именно этого она мне и не простила. Но в тот момент меня, дуру, волновало совершенно другое.

— Ма, скоро Новый год... Мы с Женей едем в Париж... У меня болит сердце за Шурика, ему очень плохо. Я вас прошу, пожалуйста: Алиса собирается ехать к вам праздновать, пусть он, может, тоже к вам приедет... Чтобы он побыл и с Алиской, и с вами... Как-то его поддержать...

— Не волнуйся. Конечно! — очень быстро ответила мама. — Мы его не оставим, он будет с нами!

Мне б насторожиться тогда, а я преисполнилась благодарности. И чуточку успокоилась. Я слишком заботилась о душевном состоянии оставляемого мужа и ни на секунду не заподозрила подвоха.

...И был рождественский, новогодний Париж... Там вместе с Жениной дочкой и её мужем мы встречали Новый год... И был легкий парижский снег на Елисейских полях, мы с Женей гуляли, в какой-то момент нырнули в кафе погреться, потому что вдруг налетел сумасшедший ветер... А кафе оказалось с «караоке», и мы полчаса, хихикая, слушали французское самодеятельное пение, греясь обжигающим эспрессо... И я всё не верила, что эти чудеса происходят со мной. У меня в душе (в моей больной душе!) творилось что-то совершенно необыкновенное — я была счастлива! Это было такое новое, такое незнакомое прежде чувство, что я захлёбывалась им, и иногда мне даже хотелось плакать, именно плакать от счастья. Теперь я точно знаю, что так бывает, что это самые сладкие слёзы на свете и что нет ничего прекрасней их.

...Мы сидели в «Мулен Руж» и смотрели шоу, звучала моя любимая пиафовская «Жизнь в розовом свете». И опять я ловила себя на мысли: это происходит не со мной. Слишком прекрасно. Слишком я счастлива.

Это было счастье. Теперь я знала, что это такое.

В первых числах января мы вернулись домой. Счастье продолжалось, но на душе всё ещё было немного неуютно: меня мучило состояние бывшего мужа. И ещё кое-что... До сих пор мои родители не были знакомы с Женей. Я на миллион процентов была уверена, что он им очень-очень понравится, по-другому просто и быть не может!

Чуть ли не ежедневно я стала звонить маме. И с каждым разговором во мне росли сначала недоумение, потом боль, обида и гнев.

— Мамуль, я хотела бы как можно скорей познакомить вас с Же-ней...

— Хм... Даже не знаю...

— Не знаешь? Ну, это так просто: мы приглашаем вас к нам...

— Нет, не годится.

— Почему? Ты хочешь, чтобы мы к вам приехали?

— Нет, не хочу.

— Я что-то не пойму...

— Давайте-ка первый раз встретимся на нейтральной территории, — и голос у неё при этом был очень сухой, почти официальный.

— Это что означает? — я недоумевала.

— Где-нибудь в кафе, например...

— Почему, зачем?

— Так будет лучше. В общем, подумайте, — и трубка вешалась.

Ничего не сказав Жене, я перезвонила на следующий день.

— Мам, я всё-таки не понимаю, почему нужно встречаться где-то в кафе? У нас ведь так никогда не было принято. Вы же с папой не любители всяких кафе.

— Хорошо, что ты позвонила сама, — мамин голос звучал ещё суше. — Я подумала вот что: пусть твой Женя приедет один, без тебя к нам.

— Как это? Почему?

— Так надо, — отрубила мама.

Я передала её решение Жене.

— Что за бред? — возмутился мой любимый. — Ты разве несовершеннолетняя? Я хочу познакомиться с твоими родителями, но почему это меня вызывают на ковер? Ты-то сама на это как смотришь?

— Отрицательно, — уныло пробубнила я. — Глупость какая-то, мать дурит...

— Ну, вот я и не хочу принимать участие в дурости, прости. Если, конечно, ты настаиваешь...

— Не дай бог! Мне самой эта её затея неприятна, ещё и таким тоном...

— Так и скажи: милости просим к нам в гости, будем очень рады.

Я вновь перезвонила матери и снова поинтересовалась, что ею движет в этих её странных пожеланиях?

— Ну, что ж, — вздохнула мама. — Я объясню, если ты сама не понимаешь... Я никак не пойму, почему этот твой Женя не приехал к нам заранее, месяц назад, или два... Почему он не приехал к нам, не отрекомендовался, почему не поговорил с нами, не рассказал о своих намерениях, не спросил у нас...?

Женя хохотал до упаду, когда я поведала ему об этой маминой претензии.

— Она это всерьёз? Ой, не могу! Она в курсе, что ты была замужем? Надо же, я должен был просить у родителей руки их 37-летней замужней дочери! Логичней было бы просить твоей руки у бывшего мужа!

Отсмеявшись, мы поняли, что знакомство с моими родителями под большим вопросом.

И я вновь набрала номер их телефона. Несмотря ни на что, я была терпелива и деликатна. Но...

— Вообще-то отец сказал, что не желает знать твоего Женю, не хочет никогда его видеть и знакомиться с ним, — мать буквально с этих слов начала разговор, я успела лишь поздороваться и спросить, как дела и настроение.

— Так... папа сказал? — я не верила своим ушам.

— Да. Что ж я теперь могу с этим поделать? — мамин тон был драматичен и печален.

Сразу расскажу продолжение этой истории, которое последовало через несколько лет. В одном из разговоров с отцом я припомнила ему эти слова.

— Я? — папа не мог скрыть своего удивления. — Что за ерунда? У меня не то, что слов таких, даже мыслей подобных не было ни разу...

Я ему сразу поверила. По той простой причине, что он никогда не был врунишкой. Да и такие вот пафосные решения, типа «никогда не хочу видеть» — это не его стиль, а мамин. Тогда, в самом начале всей этой истории, она просто-напросто оговорила его, свалила на него свою злобу и дурость, таким образом, разделив с ним грех. Это было странно для моей волевой мамы. Видно тогда она понимала зыбкость своей позиции, вот и перевалила ответственность на отца. Впрочем, она пошла дальше — для неё грехом больше, грехом меньше... Впоследствии она отринула всякие сомнения и на зыбкой основе воздвигла здание ненависти и лжи. А ради красного словца и ради драматического эффекта мама всегда была готова на многое.