Отравленная страсть - Сергей Бакшеев

– Я не делала этого, – мотает головой Женя.

Я по-прежнему боюсь смотреть ей в глаза. Карие омуты обволакивают и засасывают, я помню их власть надо мной. Колдунья, сказала Воронина.

– Ты мне не веришь? – Женя ищет мой взгляд, но я отвожу глаза.

«Колдунья, колдунья», – стучит в пустой голове. Женя беспомощно дергает меня, потом склоняется к Калинину:

– Юра, ты тоже мне не веришь? Калинин болезненно морщится.

– Не трогайте его! – окрикивает врач, заканчивая хлопоты над раной.

– Может, его отвезти в больницу? – Вадим кивает на «Волгу».

– Нет. Разминемся со «скорой». Они сейчас будут. Евгения падает на Калинина, трясет его за плечи, в голосе истеричные нотки:

– Юра! Это не я!

– Уберите ее! – вскрикивает врач. – Она убьет его!

– Это не я, Юра!

– Да что же вы медлите! Женя бросается ко мне:

– Тиша, посмотри на меня! Умоляю!

В моей груди пусто. Внутри огромный стадион без единого зрителя! Нет, там взлетное поле аэродрома, где нет самолетов! Там океан, из которого выкачали воду! Там вселенная без звезд!

Я встаю. Моя пустая оболочка шатается из стороны в сторону. Сзади цепляется рука Евгении. Она что-то объясняет, оправдывается. Мне все уже объяснил Отто Францевич. Он уверял, что любовница не может быть честной. Адюльтер приучает ко лжи, к игре, где обман – одно из главных правил. Я отталкиваю девушку. Толчок сильный. Она падает. И плачет. Впервые за этот вечер.

– Тиша! Юра! – отчаянно зовет Женя. – Тиша-а!

Я не хочу говорить, Юрий Борисович не может. Нам больше не о чем разговаривать! Взгляды и прикосновения ни к чему! Все закончилось, я умер. Если удастся воскреснуть, то это будет совсем другой человек.

Женя вскакивает и убегает. Камешки хрустят под носками ее легких ног.

– Убежала, – растерялась Ирина.

– Не уйдет. Ей некуда деваться, – спокойный голос Ворониной проводил беглянку. Потом следователь нахмурилась: – Лучше догнать, чем после искать всю ночь по лесу. Догоню чертовку!

Воронина устремилась за Женей.

Около лежащего Калинина остались врач, чета Евтимовых, Ирина и я. Снова громыхнуло, излом молнии разрезал небосвод над рекой. Отдельные крупные капли бестолково дубасили по лбу, застревали в волосах.

– Закурить есть? – спросила распрямившаяся врач.

– Вот, – Вадим выхватил пачку из нагрудного кармана.

– Что с ним? – осторожно спросила Светлана.

– Ничего хорошего. Большая потеря крови. Потребуется переливание. Какая у него группа крови? Лучше знать заранее.

– Группа? У Юрия Борисовича в паспорте есть отметка.

– Узнайте.

– Я сейчас. – Светлана убежала в дом.

Врач посмотрела в хмурую ночную мглу. Капли падали чаще и слаженнее.

– Нужно перенести под навес, – вздохнула она. Мы с Вадимом подошли к Калинину, примерились, как поудобнее поднять. – Только осторожнее, ребятки.

Я приподнял Калинина за плечи. Он открыл глаза, скривился от боли.

– Потерпите, – с обезоруживающей непосредственностью попросила Ира. Калинин попытался улыбнуться.

Где-то рядом за деревьями застрекотал двигатель.

– Моторная лодка, – удивился Вадим. – Здесь на берегу есть причал.

Калинин скосил тревожный взгляд в сторону звука. Вадим понял его и пообещал:

– Я сейчас сбегаю. Вас перенесем, и я мигом! И ворота надо открыть для «скорой».

Двигатель моторки набрал обороты, забурлила встревоженная вода, очередной раскат грома заглушил хлопающие по волнам шлепки корпуса лодки. А скорость приличная, вяло констатировал я.

Мы внесли Калинина в гостиную, положили на диван. Сверху по деревянным ступеням зашлепали твердые подошвы Светланы:

– Четвертая, – кричала она, тряся раскрытым паспортом. – У Юрия Борисовича четвертая группа крови!

– Это хорошо. В крайнем случае, любая подойдет, – облегченно вздохнула врач. – Где же «скорая»? Позвоню узнаю.

Слова проходят сквозь меня, как ветерок через листву. Но неожиданно зацепилось: «Четвертая… Любая подойдет… Четвертая». Где-то я уже слышал про группу крови.

В гостиную осторожно вошла Шавка, на полу оставались мокрые следы крупных лап. Она ткнулась умной мордой мне в колени, я почесал жесткую шерсть за ухом. Яркая молния блеснула за окном, задрожали стекла. «Четвертая, четвертая…» Во мне что-то щелкнуло. После природной вспышки электрический свет показался тусклым. Пустота внутри стремительно сжималась в крепкое ядрышко уверенности. Мышцы напряглись, я встал, решительно скомандовал:

– Шавка, за мной!

Ноги вынесли на поляну. Дождь набирал силу. Еще несколько минут, и вода смоет все следы. Предстояло действовать быстро. Я подбежал к ружью.

– Шавка, милая, нюхай, – указывал я на брошенное оружие. – Бери след. Мне нужен след. Шавка, след!

Большие собачьи глаза внимательно следили за мной. Она все поняла. Подвижный влажный нос заметался над ружьем, лапы осторожно обступали приклад то с одной стороны, то с другой. Потом Шавка подняла морду вверх и замерла.

Куда она двинется, напряженно ждал я. Через кусты, на которых зацепился Женин платок, к месту, где лежал Калинин? Или окружным путем в дом? Шавка повернулась к поляне, тело подалось вперед, передняя лапа приподнялась…

Значит, все-таки Женя.

Но Шавка круто развернула морду и устремилась в другую сторону. Она углубилась в лес, я еле поспевал за ней, боясь потерять из виду. Потом ее путь стал забирать влево. Она вышла на тропинку, ведущую в санаторий, и помчалась в сторону основного корпуса. Я догнал ее около калитки в глухом заборе между территориями, Шавка нетерпеливо совала нос сквозь вертикальные прутья.

– Сейчас открою, – пообещал я.

Рука приподняла скобу защелки, створка отъехала под собственным весом, собака ринулась по узкой дорожке и скрылась за поворотом.

Я выскочил на асфальтовый тротуар. Впереди в темноте белел пятиэтажный вытянутый корпус. Голова приподнималась от глубоких вздохов, капли дождя смешивались с потом на висках. Собаки не было.

– Шавка, Шавка! – позвал я.

В полный голос кричать я стеснялся. Но умная псина отозвалась. Из-за угла справа послышался короткий отрывистый лай. Она сидела на задних лапах перед узкой дверью без таблички, вытянутая морда указывала на замок.

Я потянул заручку, дверь не поддавалась. Искать другой вход некогда, время не ждет. Взгляд уперся в соседнее окно, дождь звонко барабанил по жестяному подоконнику, брызги проникали в расстегнутый воротник. Недолго думая я вывернул крашеный кирпич из ближайшей клумбы и ухнул в окно. Разномастными осколками двойное стекло со звоном осыпалось внутрь помещения. Зацепившийся в пазах верхний кусок пошатнулся и вывалился наружу. В последний момент я отдернул ногу Застрявшие в раме стеклянные зубья выбивал снятой кроссовкой. Потом нащупал ручку шпингалета, повернул и толкнул раму внутрь. Собака одобрительно наблюдала за процессом.