Полчаса до весны - Юлия Шолох

Когда Коста соизволил, наконец, отпереться, сразу стало понятно, что в квартире он не один. Рубашка расстегнута, волосы растрепаны, губы… Не тот объект, куда следовало смотреть. Она ведь тоже не святая, верно? Лиза не дала ему и рта раскрыть:

– Ты мне нужен сейчас. Я хочу кое-что проверить.

– Я занят, – с привычным высокомерием заявил кварт.

– Мне плевать!

Лиза пошла напролом – и кварт отступил, уступая дорогу.

На шум из гостиной выглянула девушка Косты, не та, что постоянная, а та, что на подхвате. Увидев минималку, посмевшую вопить в коридоре, она удивленно подняла брови и требовательно уставилась на Косту. Лиза, не обращая на нее внимания, заявила:

– Я жду на кухне. Мне нужен час твоего времени.

А потом пошла на кухню, с таким уверенным видом, будто из всех присутствующих именно она тут полноправная хозяйка.

Лиза не знала, о чем эти двое говорили, приглушенные голоса доносились минут десять, не меньше, а потом хлопнула дверь, следовательно, девица ушла, и Лиза от облегчения закрыла на минутку глаза и выровняла дыхание. Она и не подозревала, что настолько нервничала, пока ждала, – а вдруг из них двоих придется уйти ей? Тогда все. Тогда только война.

Вошел Коста, остановился на пороге, скрестив руки на груди. По коридорам академии он не расхаживал в распахнутой рубашке, поэтому Лиза уже и не помнила, когда в последний раз видела его полуголым. Стало жарко, так, что все тело жгло, причем не столько от желания, сколько от смеси этого самого желания с леденящим душу знанием, что, возможно, ее тянет к собственному брату.

Коста нервно отдернул полы рубашки, будто на кухне вдруг похолодало.

– Чего ты хочешь?

– Сядь и замри. Потом расскажу.

Он быстро улыбнулся:

– Хочешь меня нарисовать?

– Да.

Как только кварт послушно сел и замер, Лиза схватила карандаш, разворачивая принесенное с собой зеркало так, чтобы не мешал свет.

Боже, дай мне сил, беззвучно прошептала она, поднесла карандаш к бумаге и стала сравнивать.

Овал лица. Как у Малии, только более четкий, мужской. Другой.

Губы, совсем другие. Ей почти не пришлось смотреть на кварта, чтобы нарисовать его губы. Она еще хорошо помнила их такими, какими последнее время не видела – улыбающимися.

Ладно, дальше.

Уши… Лоб… Подбородок…

Лиза почти не дышала.

Другие. Другие. Другие.

Глаза. Рука замерла. Глаза похожие на ее собственные, причем и цвет, и форма. Что-то внутри мерзко затряслось, всхлипнуло, задрожало.

Лиза с усилием вернула отпрянувший карандаш на место и несколько раз повторила над бумагой форму глаз, а потом припечатала ее на бумагу и обвела толстой линией.

Она смотрела, не веря самой себе.

Другие. Они были совсем другие.

Облегчение согнуло ей спину, и Лиза непослушными пальцами отложила карандаш в сторону, опустила голову на руки и стала глубоко дышать.

Совсем другие, даже со скидкой на пол. Совсем.

– И что? – спросил Коста.

Лиза подняла голову и выговорила далеко не с первого раза.

– Ты не мой брат.

– Опять? – поморщился он. – Ты просто не можешь поверить. Еще бы, я знаю, как это тяжело.

Она молча развернула и пододвинула к нему два женских портрета. Коста скептически покосился на них, а потом, загоревшись интересом, наклонился над столом и стал внимательно изучать.

– Вы похожи, видишь? – сказал он.

– Да. И ты видишь?

– Конечно.

Она раздвинула портреты и положила между ними третий, Косты. Себя прикрыла ладонью.

– А теперь?

Он быстро сравнил.

– Да. Мы с ней похожи.

Лиза резко убрала ладонь и закрыла на этот раз потрет Малии.

– А теперь?!

Коста открыл рот, бегая глазами между двумя рисунками, – и не стал ничего говорить. Конечно, что тут можно сказать? Между этими двумя людьми не было ни малейшего внешнего сходства.

– Это ничего не значит, – пробормотал Коста. – У тебя талант, а талантливый художник может создать что угодно. Заставить видеть других то, что хочет видеть сам. Отец не врал. Ты его дочь.

– Он правда не соврал. Но при этом я не твоя сестра.

– Как это?

– Спроси у своей матери, от кого она рожала сына!

Он занервничал:

– Не может быть. Как я могу ее об этом спросить? Что ты несешь?

– Ты сам знаешь, твои родители женились не по любви. Их брак подготовили родители. Да, они уважают друг друга и теперь даже любят, но откуда нам знать, что было вначале?

– Ты говоришь о моей матери!

Лиза резко встала.

– Я оставлю тебе эти рисунки, мне они больше не нужны. Мой талант – видеть ось. Даже когда мне хочется просто отвлечься и не создавать картин с глубоким смыслом, все равно получается два в одном. Правда перед тобой, нравится тебе это или нет. Думаешь, мне было просто решиться? Но теперь в моей душе успокоилась буря, которая мотала по своим волнам последние годы, от которой я чуть не захлебнулась. Теперь я знаю правду. Дальше твой выбор.

Она оставила его одного, не предложив ни утешения, ни помощи. Это слишком просто – взять и успокоить, долго-долго повторять одно и то же, пока он не заучит наизусть и не поверит. Пока не сделает нужный ей выбор.

Но нет. Не такой ценой. Это выбор, который он должен осилить самостоятельно, иначе его придется таскать за собой на веревочке всю жизнь. Он сильный, боже, это же ее Коста! Он сможет.

Да, сегодня впервые за долгое время Лиза спала спокойно, как младенец – сладким, крепким сном. Она рискнула и не ошиблась. Ей хватило смелости. Хватило решимости жить с новым знанием, каким бы оно ни оказалось.

Значит, она действительно готова к самостоятельности.

Она выживет.

* * *

Очередная встреча с отцом вышла довольно напряженной. Это если смотреть в свете политкорректности. Конечно, проще было бы просто избежать ее, сообщив о крайней занятости, как он делал обычно, но на этот раз Алехо не стал прятать голову в песок, а вышел навстречу, лицом к лицу, то есть поехал в родительский дом и без приглашения вошел в его рабочий кабинет.

Отец выглядел нервным, хотя признался, что давно ждал подобного победоносного появления.

– Почему ты снова меня избегаешь? Что происходит? – спросил он, но ответа, как обычно не ждал и не слушал, потому что, понятное дело, у него множество своих, куда более важных дел. – Ты готов к выпускному экзамену? Хотелось бы, чтобы ты превысил текущий академический рекорд по количеству удерживаемых разумов. Я в свое время его побил.