День похищения - Чон Хэён

такое смотреть не стоит, поэтому он вызвался прибраться сам.

В раскрытые окна дул ветер, выдувая из комнат густой запах человеческой жадности и наполняя дом свежим воздухом.

– Толку мне было глаза завязывать, чудило! – Рохи посмеивалась над недогадливостью Мёнчжуна, который не сообразил просто оставить ее в саду. Тем не менее она все равно была благодарна ему за заботу.

Постепенно запах, доносившийся до ее ноздрей, ослабевал. Из дальней комнаты слышалось гудение пылесоса. От этого звука у Рохи почему-то стало спокойнее на душе, и она улеглась на уже успевший запылиться диван.

* * *

– Ты спала?

«Сколько же времени прошло?» Когда она открыла глаза, на нее смотрел Мёнчжун. Резиновых перчаток, которые он надел во время уборки, на нем уже не было. Платок с ее глаз сполз, и теперь Рохи с любопытством оглядывала свой дом, будто была в нем впервые. Теперь здесь было так чисто, что впору задуматься: «Мне так никогда не прибраться».

– Ты не заболела? Тебе нехорошо?

Рохи мотнула головой – «нет».

– Живот не болит?

Вопрос следовал за вопросом, как в анкете, и это выдавало его нервозность. Рохи ухватила его за руку, и только тогда водопад слов прекратился.

– Что ж, я пошел.

– Давай.

Попрощавшись, Мёнчжун тем не менее был не в силах оторвать ног от пола. Понятно, что он переживал за Рохи, которая теперь остается совсем одна. Та усмехнулась:

– И кто сейчас будет заботиться о бедной, несчастной жертве похищения?

Она хотела пошутить, но после ее слов вместо смеха повисла тишина.

– Прости, – резко выпалил Мёнчжун, словно для того, чтобы произнести это, ему понадобилось собрать всю свою смелость.

Рохи, опасаясь поднять глаза, которые почему-то стало жечь, отвернулась к спинке дивана. Глядя ей в затылок, Мёнчжун кусал губы.

– Сумеешь запереть дверь?

– За идиотку меня держишь? О других по себе не суди, – огрызнулась девчонка и, чтобы он больше не доставал ее вопросами, еще сильнее скукожилась на диване.

Некоторое время было тихо, потом послышался шорох ног – Мёнчжун медленно пошел на выход, постепенно ускоряя шаг. Вот он выходит за дверь, идет через сад и там переходит на бег. Вот он уже за воротами. Вот ворота закрылись. Вот и всё, их пути разошлись.

Рохи, свернувшись калачиком, неподвижно лежала до тех пор, пока не наступила абсолютная тишина. Вскоре все звуки исчезли. Лишь чуть погодя ей в уши стало надоедливо стучать биение секундной стрелки на настенных часах. Она вздохнула, приподнялась и уселась на диване. Излишне говорить, но в доме было пусто; она осталась совершенно одна.

Девочка задумалась, что ей сейчас нужно сделать прежде всего. Может, пойти в отцовский кабинет и просмотреть оставшиеся от него записи? У него же наверняка был какой-нибудь знакомый юрист. Нужно будет найти номер его телефона и обсудить дальнейшие шаги. Было бы лучше, если б опекунство над ней взял толковый адвокат, а не кто-то из прямых родственников, которых она в глаза не знает и которые за все это время так ни разу не появились.

Все эти мысли четко и размеренно текли у нее в голове, пока она не добралась до дальней комнаты на первом этаже. Похоже, что здесь Мёнчжуну пришлось убирать особенно тщательно, ведь именно тут все и произошло.

Дверь в комнату была прикрыта. Рохи взялась за ручку, сделала глубокий вдох и с решительным взглядом медленно открыла дверь. Хотя внутри все было вычищено, но едкий удушающий запах до конца не выветрился. Не выдержав вони, Рохи на мгновение зажала нос, но потом вспомнила, что это запах останков ее матери, умершей мучительной смертью. Ей стало стыдно, и она опустила руку.

Окно было открыто, но занавески, которую она видела на полицейской схеме, на нем не висело. Наверное, тоже была чем-то запачкана и Мёнчжун ее выкинул. Полицейская схема всплывала у нее в мозгу всякий раз, когда она прикрывала глаза, чтобы моргнуть. И всякий раз на этой схеме были отмечены тела ее матери и сотворившего с ней такое отца.

В груди у нее ничего не дрогнуло, но слезы все равно полились ручьем. Рохи прикоснулась к своей мокрой щеке с видом человека, который не понимает, что с ним происходит и что льется у него из глаз. Она подняла руки, чтобы лучше их рассмотреть, – те тоже были мокрыми и тряслись крупной дрожью. Только сейчас она буквально кожей ощутила, что осталась совсем одна.

Всхлип. Еще один. Поначалу хныканье было слабым, но потом ее словно увлекло и закрутило налетевшим откуда-то издалека ураганом: плач постепенно превращался в рыдание, а рыдание – в вой беззащитной зверушки.

Девочка осталась одна. Все, что у нее сейчас было, – это коробка, которую она прижимала к груди своими маленькими руками, и эхо рыданий, бившееся о стены дома.

* * *

Спустя несколько часов Рохи решила отнести полученную от Санъюна коробку в подземную лабораторию. Ей следовало сразу туда заглянуть, но что-то в самой глубине души противилось этому. С другой стороны, эта лаборатория чем-то притягивала ее, словно она оставила там что-то важное, за чем хочешь не хочешь, но обязательно придется вернуться. Ну и доля любопытства, конечно, тоже присутствовала: чем же ее отец там занимался? Что это за исследование, ради которого ее мать поплатилась жизнью?

Перебирая ногами по лестнице, Рохи спустилась на цокольный этаж. Сердце у нее отчего-то гулко забилось, а руки затряслись так, что Рохи пришлось еще сильнее прижать коробку к груди, чтобы не уронить ее на пол. Ее лоб густо усеяли капли холодного пота, дыхание сбилось. Рохи заозиралась по сторонам. И тут взгляд девочки упал на установленную в углу больничную койку. В голове словно промелькнула фотография: она лежит на этой койке, в руку вставлена капельница. За этим образом последовала еще одна сцена: мама яростно отбивается и отталкивает отца, а на заднем плане она все так же лежит все на той же койке. Потом ее мозг пронзил еще один проблеск, потом еще один, потом следующий и следующий… Бесчисленные обрывки видений из забытой жизни нахлынули на нее, словно пытаясь поглотить.

К ней возвращалась память.

7

2 сентября 2019 года, понедельник

– Я признаю́ все пункты обвинения.

Санъюн нажал клавишу «Сохранить» на стоящем перед ним ноутбуке и тихо вздохнул. Вот и всё, дело раскрыто. Только настроение у него сейчас было совсем не такое, как раньше, когда он заканчивал расследования. Пак Чхольвон без малейших колебаний признался во всем, в чем его обвиняли. Поскольку дело