День похищения - Чон Хэён

ни любви к Пак Чхольвону на нем уже не читалось. Ее глаза расширились, край алого рта изогнулся в кривой ухмылке:

– Да неужто?

Наблюдавший за этой сценой Санъюн был поражен. Ручка выскользнула из его ладони и покатилась по полу.

* * *

Поручив Чонману закончить за него все дела, Санъюн прыгнул в машину и помчался к дому Пак Чхольвона. «Рабочий день в самом разгаре, откуда столько пробок?» Инспектора охватила нетерпеливость: он подрезал, метался из полосы в полосу и постоянно давил на педаль газа.

Эта усмешка… «Да неужто?» Она смеялась над своим дядюшкой Паком! Теперь с глаз полицейского спала пелена, и Хеын предстала перед ним совсем в другом свете. Только сейчас он осознал, что ему не давало покоя все это время, – Хеын! Она не могла устроиться на работу, и все это время ее содержал Пак Чхольвон. Да, он был виноват перед ней, но сам при этом жил в убогом доме, мало чем отличавшимся от трущобных лачуг, а она вольготно проживала в уютной квартире, более чем достаточной для одной. Это у Чхольвона всегда был изможденный вид; Хеын же всегда была бодра, энергична и вовсе не напоминала больную. Мёнчжун очень хорошо знал, каким человеком была его жена, – он поведал об этом инспектору в их первую встречу: ушла от мужа, забрав из дома все деньги и бросив родную дочь. И тут на СПИД все не спишешь: какими бы исключительными ни были обстоятельства, ни одна нормальная мать не оставила бы своего ребенка без средств к существованию.

Кривая ухмылка Хеын вновь и вновь всплывала у него перед глазами. И теперь интуиция подсказывала полицейскому, что дело закрывать пока рано. Санъюн стал наотмашь бить по рулю. «Би-бииип!» – его злость зазвучала сигналом клаксона. «Пак Чхольвон сначала сказал, что в сейфе ничего, кроме бумаг, не было. Потом признался, что это были ложные показания. Но ведь потом, когда я вышел из допросной, он задал этот же вопрос Хеын – мол, почему полицейский спрашивал про пустой сейф. Получается, про бумаги в сейфе он знал только с ее слов. А это, в свою очередь, предполагает, что она была в профессорском доме… Но ведь точно известно, что в день убийства Чхве Чжинтхэ, то есть 21 августа, она проходила обследование. Как это объяснить?»

Пробка начала рассасываться, и Санъюн сильнее вдавил акселератор.

* * *

Вход в квартиру Пак Чхольвона все еще преграждала желтая полицейская лента. Это означало, что пользоваться квартирой можно будет не раньше, чем начальство посчитает, что расследование проведено тщательно, никаких замечаний нет и дело можно окончательно закрывать. К его счастью, приказ о снятии опечатывания с квартиры пока не выходил. В противном случае Санъюну потребовалось бы отдельное разрешение на доступ в чужое жилище. И далеко не факт, что, пока он его получал, важные улики никуда не пропали бы. Так что в этот раз процессуальная волокита была ему на руку.

Дом Чхольвона с прошлого раза не изменился и оставался все таким же захудалым, а вещи в нем – такими же грубыми и убогими. Но заново перерывать весь этот хлам инспектор не собирался. Ему нужно было проверить, на самом ли деле Пак Чхольвон был настоящим убийцей. А что, если 21 августа в доме у Чхве Чжинтхэ был не он, а Со Хеын? И что, если это она убила профессора и забралась в сейф? Хотя имелся у этой версии и серьезный изъян: на этот день у Хеын было алиби – она лежала в больнице. Детектив еще раз оглядел дом. В углу под раковиной он заметил полиэтиленовый пакет, а в нем – пластиковую миску. Натянув латексные перчатки, полицейский полез распутывать завязки пакета – по ноздрям ему тут же шибанула сильная вонь чего-то тухлого и прокисшего. В миске оказался испортившийся куриный суп. Санъюн рухнул на стул.

«Итак, курьер из ресторана сказал, что 21-го числа доставку получал Пак Чхольвон, – он опознал его по шраму. И если теперь этот суп здесь, то убийца действительно техник». Но что же тогда значила эта гримаса, проступившая на лице у Хеын? Или он все сам себе напридумывал? Нельзя же судить о ней лишь на основании того, что ему когда-то понарассказывал Ким Мёнчжун. Так можно совершить большую ошибку…

В тишине раздался звонок мобильного – его искал Чонман.

– Вы сейчас где?

– Да я тут, ненадолго… А в чем дело?

– Шеф собирает пресс-конференцию, хочет сообщить журналистам об аресте Пак Чхольвона.

Санъюн еще раз посмотрел на протухший суп в пакете.

– Хорошо. Все материалы я предоставил, так что сообщайте.

Закончив разговор, инспектор глубоко вздохнул. После пресс-конференции их оперативный штаб будет распущен, и они вернутся к своим повседневным обязанностям. Детектив поднялся с места: он был раздосадован, что его чутье сыщика, похоже, притупилось и хватка уже не та. Чтобы выместить злобу, он начал яростно отдирать желтую ленту с двери этой халупы.

В этот момент перед ним резко затормозил мотороллер. Водитель поднял визор шлема и посмотрел на Санъюна.

– Вы полицейский?

– Да. – В голосе Санъюна было столько же энергии и упругости, как в сдувшемся воздушном шаре.

– Тут говорят, что Чхольвон убийство совершил… Это правда?

Мужчине было на вид чуть за шестьдесят, и, судя по мотороллеру, он тоже занимался доставкой еды.

– А вы его знали?

– Ну так в одном квартале живем. Вот бы никогда не подумал! По виду вообще не скажешь, что он на такое способен.

Санъюн горько усмехнулся: если б по внешнему виду человека все сразу было понятно, то тогда, наверное, и полиция была бы не нужна.

Поскольку инспектор разговор не поддержал, доставщик снова завел мотороллер, напоследок пробормотав:

– Хотя с другой стороны, я так и думал, что он чутка не в себе…

Водитель уже собирался трогаться с места, но Санъюн схватил его за руку:

– Э, что вы имеете в виду?

– Ну он же мужик одинокий, вот иногда и просил чего-то домашнего привезти, что моя жена готовит… Он, правда, каждый день на работе, так что если еда не скоропортящаяся, то я ему пакет на ручку двери вешал. А тут как-то привез – а в доме вроде кто-то есть. Я постучался – никто не выходит. И свет еще выключен, типа чтоб показать, что никого нет. Я тогда окошко чуть приоткрыл, его заметил, так он перепугался и окно тотчас закрыл. Делать нечего, я просто крикнул ему, что еду перед дверью оставлю. А потом поразмыслил – может, он как