Островитянин - Томас О'Крихинь

Когда двое с Острова покинули старое корыто, на борту осталось только три члена команды: человек короля, седой капитан и еще один паренек, которого взяли в помощь. Якорь подняли на борт.

Люди говорили, что старый капитан, даже когда был молодым и сильным, все время оставался в порту, потому что никто не желал иметь с ним дела – такой у него скверный характер. Уже очень давно он совсем не ходил в море, вот почему подвернулся в тот раз со своей дряхлой посудиной. И в море с тех пор он больше не совался.

Вот так. Но я еще не закончил историю про ящик Короля. В нем оказалось восемь бутылок и маленькая склянка. И хотя в друзьях у Короля были почти все жители большого города Дангян, заметь, он не доверил заботу о пиве никому, кроме меня, поскольку я был женат на его сестре. Наверно, кое-кто другой сумел унюхать чудесный запах из ящика, а после захотел и попробовать содержимое. А еще дело в том, что раньше он уже несколько раз просил у них помощи в подобных делах, и когда ценные товары достигали рук Короля, он замечал на них крысиный след.

Горе тому, кто не глядит прямо перед собой и не держится прямой дороги, а идет даже не одним путем, а всеми возможными. Много людей посещало меня за долгое время на этом Острове. Многие были благородны, а многие не были, пока не провели здесь достаточно времени.

Но каждый из них все еще справляется обо мне и присылает мне что-нибудь, хотя шестнадцать лет прошло с тех пор, как ко мне приехал первый такой человек. Не связывайся с тем, кто не подчиняется авторитету, который есть у каждого; не связывайся с тем, кто не знает почтения к вышестоящему, который будет над каждым, кем бы он ни был. Если бедняк и может чего-то достичь, то благовоспитанностью.

У Короля было много знакомых, но пива от него им перепало мало, думаю. Зато нет такой бутылки, которую он, открыв, не разделил бы со мной. Всякий раз, когда я шел с грузом торфа или возвращался обратно, он встречал меня в дверях, говоря:

– О, зайди на минуточку, куда ж ты так торопишься!

Я никогда не любил отказывать Королю, о чем бы он меня ни просил, в особенности с тех пор, как получил титул Короля, – да и до этого не любил. Точно так же, если он делал мне какое-то предложение, я редко его не принимал, но и помыкать собой, как дурачком, я тоже не позволял, конечно.

Население Острова не питало никакого интереса ни к королю, ни к рыцарю – по невежеству, разумеется. Им было в полной мере все равно, идет ли навстречу по дороге Король или нищий с сумою. Но я никогда не пропускал его мимо, не сняв шапку с головы. Отчего я не мог поступить иначе? А разве сам его титул – «король Бласкетов» – не столь же хорош, как «король Испании», и разве он притом не такой же католический король?

Что ж, если в домах на Бласкете до сих пор в этом году не хватало пропитания, то об этом перестали говорить с того дня, когда старая посудина сумела прийти в гавань. Есть мудрость о том, что помощь Божья ближе двери, и в этом нет ни капли лжи, да славится вовеки имя Его! И тем, чье сердце открыто, что дают из руки своей беднякам вспоможение частое и многократное, да уготовит Он благое пристанище в конце их пути. И уповаю на Того, Кто привел нас в этот мир, да не ввергнет Он ни в какие тяготы и лишения род человеческий. И аминь.

Теперь пришло столько еды, и так неожиданно для нас, что первое, о чем мы подумали, – она же испортится, прежде чем мы покончим хотя бы с половиной. И хорошо бы составить какой-нибудь план, как употребить ее с пользой, пока все это еще можно есть. Наш план заключался в том, чтобы купить поросят, и к тому времени, как они доедят последнюю старую крупу, обратиться за новой.

Не прошло и часа, как все мужчины были выбриты, одеты в новую чистую одежду, а все нэвоги, что только нашлись на Острове, были спущены на воду и отправились в Дун-Хын. Первые местные, увидев, как все нэвоги с Острова с утра пораньше идут в их сторону, стали передавать друг другу новость и решили по этому поводу, что готовятся большие похороны, кто бы там ни помер.

Когда мы достигли мыса, где находился причал, все жители Прихода уже собрались там и едва не утопили нам нэвоги, пытаясь рассмотреть, в котором из них лежит покойник. Один из моих родственников протиснулся через весь берег ближе к нам и нашел меня на другом конце:

– Слушай, милый, должно быть, очень большая забота привела вас сюда вместе со всеми лодками.

– Странно, что тебе не пришло в голову спросить об этом любого из тех, кого ты встретил, – сказал я ему.

– Да что ты, милый! Одни любят приврать, а остальные не прочь покуражиться да позубоскалить, так что плохо мне верится в то, что скажут многие из них.

– Ну, я не знаю, что у них на уме, – точно так же, как и ты, – зато хорошо знаю, какие у меня здесь дела. Так что я тебе расскажу. Я приехал покупать поросят, и мнение мое такое, что все прочие на этом берегу – тоже.

– Дева Мария! Я-то думал, что многим в этих местах и в рот положить нечего, – сказал он. – Что за забота покупать теперь поросят, не говоря уже о том, откуда на это деньги!

Такие разговоры меня утомили. Хоть парень и приходился мне близким родственником, но был он здоровый нескладный дурень, и поведение его мне совсем не нравилось. Вот я и решил, что, прежде чем он уйдет, я на нем отыграюсь.

– Если ты слышал такие новости, что ж тебя так мало трогают страдания твоих родичей? Ты бы спросил, может, им чего нужно? У тебя же еды раз в двадцать больше, чем у них!

– Да ты вроде как злишься. С тобой это редко бывает, – сказал он.

– Тебе еще повезло, что ты за свою невежественную болтовню крови на зубах не попробовал.

Так вот. Когда нэвоги были укрыты и крепко привязаны, на манер того, как Финн привязывал собственный челн, мы отправились в Дангян-И-Хуше. Бульшая часть торгов прошла еще до нашего приезда, но поросят, что нам требовались, обычно продавали под конец дня. Дойдя до города, мы отправились к людям, у которых нашлись поросята на продажу. В то время они были недороги: от десяти шиллингов до пятнадцати. Самая большая цена, которую, как я слышал, давали за поросенка, составляла девять фунтов. Человек из Дун-Хына отдал столько за одного поросенка в первый год Великой войны. Да. Но не за ним последует моя история, как говаривал рассказчик в старину. Деревенских охватило вселенское изумление, когда они увидели, что каждый из наших хочет купить двух, а то и трех поросят.

– Знаешь, милок, – сказала старушка, моя родственница, у которой я купил поросят, – а ведь еще долго ждать, пока подрастет молодая картошка, чтоб покупать поросят. Да притом поразительно, сколько их сегодня купили – по три штуки по крайней мере! И вот еще что: слыхала я, будто многим людям на Острове самим есть нечего, не то что поросят покупать, так откуда вам такое подспорье?

– Да что ж ты, и впрямь совсем слепая? Будто не знаешь, что Тот, Кто порой посылает нам скудость, – Тот же, Кто в другой раз дает изобилие. А ты – слепая, уж как есть. Что же ты, не слыхала про нас? Ну так я тебе расскажу, – сказал я ей. – Чиновник из правительства наконец-то к нам приехал и дал нам распоряжение не ограничивать себя в еде, потому что скоро у нас своей еды будет сколько угодно. Вот знающие люди и надумали завести стадо поросят, пока распоряжение еще в силе.