Островитянин - Томас О'Крихинь

Пока мы вот так прохлаждались и думали отправиться домой, как только будем готовы, Лиам заметил траулер, который шел в сторону Иниш-Вик-Ивлина. Он сказал нам, и теперь его увидели все.

– Что-то они сегодня туда привезут, – сказал Бродяга.

Как только корабль достиг пляжа, он бросил якорь.

– Ну что, – сказал Диармад, – беритесь за весла и давайте узнаем, что они привезли. А потом пойдем домой, с Божьей помощью, – сказал он.

Мы поплыли между островами, которые находились недалеко друг от друга. Скоро мы были на месте. Траулер оказался полон людей. Какие-то большие начальники, ни одного мы не знали, и больше всего их заботило весело провести время на островах. Стержни мы припрятали у себя в лодке, так что никто не мог их заметить, но в конце концов мы сами подумали, что хорошо бы показать им нашу находку и посмотреть, что они скажут. Когда один из тех благородных людей, что были на борту корабля, увидел медь, он очень удивился, где это мы их раздобыли, и сразу спросил, много ли мы за них хотим. Но пришлось очень долго ждать, прежде чем он получил хоть какой-то ответ, потому что никто в нашей лодке и понятия не имел, много ли. Наконец слово взял капитан судна и сказал:

– Вот человек, который покупает такие вещи. Вам лучше продать это ему.

Скоро мы узнали, что он хотел купить все, что у нас есть. Короче говоря, в конце концов ему сторговали все, что было, за шестнадцать фунтов. Я думаю, случись это в любом другом месте, мы могли бы получить по фунту за каждый, но мы находились слишком далеко от рынка, и было бы очень хлопотно это все туда везти. Нам пришлось подняться на борт траулера, чтоб раздобыть что-нибудь выпить и перекусить, и там всего нашлось в избытке. Разумеется, где же еще могло быть столько всякого, как не там, где водятся благородные господа, и теперь вместо железяк в нашей лодке возникли деньги.

День понемногу подходил к концу, когда мы уже обо всем договорились с благородными людьми и наконец простились с ними. Достигнув другого острова, то есть Жернова, мы увидели, что почти что на каждом стебле травы пляшут кролики, наслаждаясь в это время дня теплом и солнцем. Тут внезапно, когда мы еще только подплывали к скалам, заговорил Бродяга, и, хотя я часто называю его этим именем вместо «Диармад», в эту минуту он был вовсе не бродяга, а совсем наоборот: он был капитан большого корабля, и притом очень хороший капитан, особенно по части добычи провианта. И вот он вскочил и сказал:

– День чудесный, тихий, так что нам ничего не остается, кроме как двигать домой. В лодке есть две добрых собаки и несколько крепких весел. Давайте пройдемся по острову, и у нас будет по полдюжины кроликов на каждого.

Одним понравилось, что он сказал, другим нет, а все же предложение поохотиться пришлось по вкусу всем. Лодка остановилась в гавани, мы выбрались на сушу, двое пошли в одну сторону, двое в другую. Уже настал вечер, когда мы снова встретились в гавани, на берегу. У Бродяги была не худшая добыча: он набрал примерно столько же, сколько двое других, но у него и собака была хорошая; кроме того, и он, и собака были хоть куда. Как только все вернулись на лодку, мы поделили добычу между собой. У нас получилось восемь дюжин кроликов, по дюжине на человека. Старшие охотники из тех, что были в лодке, сказали, что на их памяти это самая крупная добыча, какую только видали на островах за последнее время. Нам также посчастливилось поймать благоприятный ветер по пути домой.

Многие люди не умеют хранить тайны, поэтому один из нас выдал, как мы провели день и что нашли, как благородные люди покупали у нас латунь и медь, а в результате нам больше ничего не досталось. Потому что на следующий день, еще прежде чем мы собрались ехать обратно, оказалось, что все деревенские лодки уже ушли. Ну, чтобы закончить эту историю, скажу, что из пещеры потом вытащили немного. Похоже, все, что можно было легко рассмотреть, достали еще в первый день, а с тех пор там находили только отдельные штыри.

Два фунта, которые я получил за проданные стержни, – те самые два первых фунта, которые я отдал за крышу нового дома. Товары в то время были дешевы, и обошлась она совсем недорого. В новом доме меня многое радовало, а еще он получился маленький, хотя, прикидывая размеры, я думал, что выйдет целая усадьба, особенно по сравнению с моей ветхой хибаркой. В хибарке одно было хорошо: она оставляла мне достаточно времени, чтобы заниматься новым домом, совсем не требуя моего внимания. Кроме того, я не использовал от нее ни камешка, ни щепки для постройки нового дома.

Я строил дом день за днем, час за часом, пока не закончил его полностью. И как только он был возведен, на него, разумеется, зашел посмотреть бродяга Диармад. Он постоял немного, глядя на него, и наконец сказал:

– Ничего себе! Поздравляю, прямо золотые руки! Мария, матерь Божья! Как же это ты так быстро все устроил, если тебе не помогала ни одна живая душа? Ух, дьявол, – продолжил он, – и курица наверняка не станет откладывать яйца на этой крыше, а если туда и заберется, то уж точно соскользнет за край!

Новый дом еще простоял некоторое время так, прежде чем мы переехали. В те годы на острове было немного домов, крытых толем, а сейчас не увидишь ни одного, где толя на крыше нет, кроме тех, что крыты шиферной плиткой.

Мы переехали жить в новый дом около 1893 года, в начале весны. Главная причина столь скорого переезда была в том, что помета в тот год накопилось очень мало. Зато на крыше старого дома его нашлось столько, что хватило бы для удобрения половины картошки на всем Острове. Там почти совсем ничего не было, кроме помета и сажи. Другая причина была в том, что бродяга Диармад являлся ко мне каждый день, потому как из того, что он посеял, ничего не взошло. Человек он был одинокий и бедный, жил сам по себе и странствовал повсюду, и все эти перемещения не позволяли ему доводить работу до конца, как часто бывает с такими людьми. Мне было очень жаль его, потому что скончалась его первая жена, очень ему подходившая, а женщина, которая окрутила его после, была местная болтливая неряшливая дура, нерасторопная и бестолковая. И еще одна причина, почему я был очень к нему расположен: он готов был отдать ради меня последнее, если мне действительно требовалась помощь.

Как только развели огонь и Бродяга увидел дым над новым домом, он сразу же пришел к нам, чтобы раздобыть себе немного сажи.

– Ради бога, не отдавай ее никому, кроме меня, – сказал он.

Дядя всегда очень жестко настаивал на том, чтоб получить свою долю, но никто не мог бы с такой же готовностью, как он, поделиться всем, что у него было.

– Никому я твоего не отдам, не бойся, – сказал я ему. – Есть у тебя на сегодня какая-то работа? – прибавил я, глядя, как он стоит в дверях, подпирая косяк.

– Дева Мария, да нет, никаких особых дел. А что такое? Для меня есть какое-то дело?

– Да. Полезай на крышу старого дома и набери себе помету.

* * *

Мы прожили в новом доме уже некоторое время, справлялись хорошо и были всем вполне довольны. Дом получился хороший, чистый, без дыма и копоти. Вскоре после того как мы там поселились, в окрестностях появился коклюш, а вместе с ним корь. Три самых тяжких месяца я провел, выхаживая детей, но, несмотря на все мои усилия, двое чудеснейших ушли от нас дорогой всех смертных. Это был еще один удар, который сломил наш дух, сохрани нас Господи, и еще очень долгое время мы так и жили. Мне кажется, что, так или иначе, глубокая скорбь от утраты детей не прошла даром для их матери, и с тех пор моя жена уже никогда не была такой, как прежде, и потому не дожила до преклонных лет.