Десятая невеста - Анна Корвин

самим-то черную работу делать. Или вам это в радость?

   Да что ж такое-то! Язык мне отрезать, как Буренке, может, тогда перестану лишнее молоть!

   - Да-да, – как ни в чем не бывало, сказал император. - Еще как в радость. Люблю на досуге кого-нибудь поизбивать. Еще пытками время от времени балуюсь.

   Ты смотри, он шутит еще.

   - Между прочим, жизнью рисковали, - заметила я. - Вас могли и прикончить. Люди, которых вы работы лишили, на вас очень были злы и обижены.

   - Что поделать, - ответил Камичиро. – От всего не убережешься. Не думаю, что я и остальные сильно рисковали. Нас с детства учат постоять за себя. А что касается несчастных лишенных работы людей – так им всем давали возможность делать приблуды со знаком жемчужины. Однако среди них не нашлось ни одного, обладающего нужными навыками или хотя бы желанием научиться делать хорошие вещи вместо позорных подделок. И ты бы это знала, если б потрудилась хоть что-то выяснить, прежде чем обвинять.

   Тем временем мы вышли на улицы понаряднее. Людей здесь было поменьше, лавки выглядели богаче и чище, и отовсюду пахло вкусняшками. Камичиро остановился возле местечка, где прямо на улице жарили и продавали сладкие пирожки, спросил: «Хочешь?» и заказал нам два.

   Пока мы ждали, я обратила внимание, что на нас глазеют, и прошептала ему:

   - На меня таращатся. Думают, небось, для чего чужеземка чиньяньскую одежу напялила.

   - Они не на тебя смотрят, а на меня, – ответил Камичиро, принимая у хозяйки пирожки. Расплатился, один дал мне и с наслаждением впился зубами во второй. Я попробовала: уй, и верно, вкусно! Надо будет потом ещё попросить.

   - Потому что вы император? - жуя, невнятно спросила я.

   - Нет, потому что я красивый.

   Я не удержалась и фыркнула, оплевав пережеванным пирожком прохожего. Тот покрыл меня отборными, насколько я могла судить, чиньяньскими ругательствами. Доев и утираясь платочком, я заметила, что император-то прав: если присмотреться внимательно, можно было заметить, что смотрят в нашу сторону в основном девки. И не стесняются посылать Воруйке улыбочки. Эй, вы, козы, я тут! Он не один гуляет, между прочим.

   - Уж больно много значения придают у вас мужской красоте, - ядовито заметила я.

   - И что в этом плохого?

   Я пожала плечами.

   - Да ничего. Но как воевать-то будете столь нарядные? - окинув взором его шелка и драгоценности, осведомилась я. – Глаза даже красите. Фу.

   - И как же накрашенные глаза мешают воевать? – спросил Воруйка.

   - Ну я не знаю. По-моему, мешают, и все. У нас девки так не пихтерятся, как у вас мужики.

   Камичиро огляделся, взял меня за запястье и сказал: «Пойдем-ка».

   Быстрым шагом мы миновали несколько улиц и зашли в кабак, где посреди большого зала голые до пояса мужики дрались между собой, пока остальные, встав в круг, за них болели. Камичиро скинул расшитый кафтан и отдал мне, оставшись в штанах и длинной белой рубахе.

   - Ваше величество, вы же не собираетесь…

   - Ступай туда, – велел император и подпихнул меня. - Иди же!

   Тут только я заметила, что внизу одни мужики; желающие посмотреть на бои девки выстроились у перил наверху. Я поднялась по лестнице и присоединилась к ним.

   Камичиро подошел к мужику, принимавшему ставки, и что-то сказал. Тот сделал у себя пометку и кивком велел подождать. Когда двое, что дрались, закончили (побежденный уполз, весь в кровище), в середину круга вышли Камичиро и громила с пудовыми кулачищами, супротив которого император глядел сущим кузнечиком. Что он творит, дурила худосочная? Ему ж ни в жизнь такого не победить.

   Громила ринулся на Камичиро, и я зажмурилась от страха. Прибьет, как пить дать прибьет!.. Некоторое время я знай себе с закрытыми глазами попискивала, когда снизу доносилось «бум» да «бах» и ещё смачные хрусты. Осмелившись приоткрыть один глаз, обнаружила, что здоровяк мечется в кругу, как разъяренный бык, раз за разом нападая на императора, а тот вьется вокруг него оводом, время от времени взлетая и жаля то ногой, то кулаком. Только я перевела дух, решив, что, может, все не так плохо, как громила достал императора и тот, на миг зависнув в воздухе, всем телом грянулся оземь. Я снова закрыла глаза.

   - Ох, что я Со Фу скажу… - скулила я, влажными от волнения ладошками комкая кафтан.

   Между тем снизу донеслось смачное «хрусть» и «бум». Толпа взревела, а я зарылась в императорскую одежу лицом. Вот и все, прибили соколика. Как останки его домой понесу? Что в Золотом дворце говорить стану? Ой, мамочки…

   Меня похлопали по плечу, и я взвилась, чуть сердце не выскочило.

   - Чего прячешься, идем.

   Передо мной стоял Камичиро. Девки вокруг ликовали и всяко выражали свое восхищение. Я глянула вниз: бесчувственного громилу уволокли, в то время как в круг выходили следующие противники.

   - Но как вы…

   Ты смотри, даже не взмок. Только струйка крови бежала из уголка рта.

   - Вам надо ранку…

   - Одежду мою верни, – перебил Камичиро.

   Я поспешно встряхнула и развернула кафтан.

   - Эй! Ты чего такое с ним сделала?!

   Я глянула – ох, и правда. После моих потных ручонок богатый наряд был весь жеваный-пережеваный, да ещё в пятнах краски с моего лица.

   - Ох! Простите, пожалуйста, простите, ваше ве…

   - Замолчи, - быстро сказал он, и я спохватилась: и правда, услышат же. – Будешь наказана, – сказал Камичиро, пока я помогала ему надеть кафтан и подпоясывала.

   - Как?

   - В два раза дольше будешь со мной завтра сидеть.

   - Какое же это наказание, – пролепетала я, хлопая ресницами. – Это награда, ваше величество.

   Он скривился, точно с полыни – как и каждый раз, когда я пыталась ему что-то втюхать из дамозелькиного набору.

   Мы сошли вниз. Я усадила его где потише, принесла воды и взяла у императора чистый платок (мой был весь в масле от пирога). Смочила уголок и, взяв его величество за подбородок, принялась вытирать кровь.

   - Все бы вам, мужикам, драться, – сказала я, отмыв кровь и промокая ранку сухим уголком платочка. – Подержите так, ваше