На руинах Османской империи. Новая Турция и свободные Балканы. 1801–1927 - Уильям Миллер

Первое из этих приобретений – Ионические острова – стали подарком, который молодой король сделал своим подданным. Британское правительство по истечении пятиде сяти лет пришло к заключению, что надо от этих островов отказаться. Репрессивные меры, введенные во время Русско-турецкой войны, кульминацией которых стало запрещение единственной оставшейся на острове Корфу (Керкира) либеральной газеты, обрушившейся с критикой британских симпатий к Турции, вызвали недовольство священников и народа. Многие дворяне и аристократы все еще выступали за сохранение британского протектората; но после реформ 1849 года большинство в Ассамблее досталось депутатам от оппозиции. Их избрание и зарплата зависели от православного духовенства и недавно освобожденного от крепостной зависимости крестьянства. Дети в школах острова Кефалония (Кефалиния), учившиеся писать, в качестве упражнения «переписывали молитву об изгнании англичан»; а Уорд объявил, что система управления, доставшаяся ему по наследству от Ситона, «не может быть использована ни одной человеческой властью».

Британскую администрацию критиковали и другие страны: газеты самодержавной России и наполеоновской Франции, хотя ни та ни другая не имели и десятой доли тех свобод, которые даровали жителям Ионических островов англичане. Это правда, что, когда Джон Янг, в 1855 году сменивший Уорда на посту верховного комиссионера, проводил в конце следующего года всеобщие выборы, меры, принятые его предшественником против кефалонских радикалов, оказались столь эффективными, что все десять депутатов, избранных от этого острова, где родился когда-то ионический радикализм, оказались министериалистами, а Ломбардос с острова Занте (Закинф) стал ведущим представителем юнионизма.

Но эта, одиннадцатая по счету, Ассамблея проработала совсем недолго. Когда прошел слух (как выяснилось позже, вполне обоснованный), который поднял бурю протестов против английского протектората, Янг, по совету своего секретаря Боуэна, хорошо знавшего греческий язык и лучше других разбиравшегося в обычаях страны, предложил правительству Британии решить ионический вопрос таким образом: передать пять южных островов Греции, а острова Корфу (Керкира) и Пакси, самые важные со стратегической точки зрения и теснее всего связанные с протекторатом и легче всего управляемые, превратить в английскую колонию.

Когда же с Корфу просочились слухи, что там тайно циркулирует текст петиции о включении этого острова в состав Британской империи, под которой уже стоят подписи ионических депутатов, Ассамблею охватила буря патриотического гнева. Этот орган, не обратив внимания на официальное заявление генерального прокурора, который выступал от имени правительства и попытался убедить депутатов, что без голосования народа никакой передачи островов не будет, бурно аплодировал обличительной речи Ломбардоса и единодушно принял решение о назначении следственной комиссии, в состав которой должны были войти представители всех островов (по одному от каждого).

Подразделения островитян стали постепенно рассеиваться, когда 12 ноября 1858 года «Дейли ньюс» опубликовала депеши Янга, датированные 10 июля прошлого года и 14 июля 1858-го, в которых описывалась схема превращения Корфу и Пакси в колонии Англии. Публикация этих депеш, добытых в тайниках колониального офиса, была, по выражению колониального секретаря, «непостижимой для ума трагедией», ибо они не только возбудили недовольство островитян, но и встревожили других подписантов договора 1815 года. Но хуже всего было то, что это событие произошло в тот самый момент, когда британский политик, больше всего симпатизировавший эллинам среди других британских государственных мужей, ехал на острова в качестве «чрезвычайного верховного комиссионера», чтобы изучить, как «благодаря хартии улучшилось управление Ионическими островами».

Правительство Британии в ту пору возглавлял премьер-министр Дерби, а колониальным секретарем был писатель Булвер-Литтон. Этому литератору пришлась по душе идея лорда Карнарвона, заместителя колониального секретаря, отправить на острова другого ученого, хорошо знавшего труды Гомера, Гладстона. Однако его друзья-политики почти единодушно советовали ему не брать на себя эту миссию. Абердин высказал сомнение в том, окажется ли Гомер столь сильным боевым конем, чтобы пронести своего седока через эту ионическую Илиаду; а Сидни Герберт полагал, что лучше всего было бы передать эти острова Греции. Но Гладстону, ученому и священнику, это предложение пришлось по душе, поскольку позволяло ему посетить те места, где разворачивалось действие Одиссеи, и изучить православный мир.

Однако для тогдашнего лорда верховного комиссионера его приезд был совсем некстати, ибо Янг, несмотря на бурю, вызванную слухами о его колонизационной схеме, мог подтвердить, что за все время своего пребывания в должности верховного полицейского ему ни разу не пришлось прибегать к насилию, к тому же он не отправил в ссылку ни одного жителя Ионических островов. Никто при нем не сидел в тюрьме и не попал под суд за политические преступления. Торговля при его правлении процветала; последствия эпидемии холеры на острове Занте (Закинф) сгладили прекрасный урожай оливок и последующее сокращение долга. Единст венным неприятным инцидентом стало проявление антитурецких настроений одним служащим муниципалитета. Этот человек проверял рынок на острове Корфу (Керкира) и наложил запрет на снабжение хлебом турецких кораблей, которые перевозили войска; кроме того, он и его коллеги отказались остановиться у дворца во время крестного хода в честь святого Спиридона, небесного покровителя этого острова.

Поэтому для лорда верховного комиссионера, в отличие от ионических сторонников объединения, стало неприятным сюрпризом сообщение о том, что его старый однокашник и коллега по парламенту едет проверять его работу. Эта задача, и без того очень сложная для тех, кто не был знаком с особыми условиями этих островов, стала еще более тяжелой из-за неправильного поведения одной лондонской либеральной газеты; и Гладстон, будучи в Вене, вынужден был (в первый, но не в последний раз) извиняться перед правительством Австрийской империи.

Сопровождаемый своим неаполитанским другом Лакейтом, который отлично знал условия жизни в этой старой венецианской колонии, прославленный государственный муж Британии 24 ноября 1858 года прибыл на остров Корфу (Керкира), но очень быстро обнаружил, что украденные депеши, благоразумие которых отвергал не только он, но и Янг, уже успели сделать свое дело. Напрасно доказывал он сенату и десяти корфиотским депутатам, что никто и в мыслях не имел изменять условия договора 1815 года, а сам он приехал вовсе не для того, чтобы обсуждать британский протекторат, а с тем, чтобы понять, что нужно сделать, чтобы он отвечал интересам местных жителей. Он предлагал, вместо объединения, провести радикальные реформы, но все было напрасно.

На острове Айия-Мавра (Лефкас), куда Гладстон приехал после острова Корфу (Керкира), греческие власти снова и снова повторяли, что возмущены депешами Янга и слышали, как люди говорили, что это утопия, которая станет главным препятствием для реального улучшения жизни островитян. На острове Итака память о «хитроумном Одиссее», вероятно, интересовала ученого комиссионера гораздо больше, чем сетования его политических наследников. На острове Кефалония (Кефалиния), к его великому возмущению, он был встречен криками: «Долой протекторат!» и «Да здравствует союз!», а в его карету бросали копии отчета об ис торическом голосовании 8 декабря 1850 года. Гладстон объяснял горькие чувства кефалонцев, которые местные политики официально отрицали, репрессиями 1849 года, но его до глубины души потряс призыв престарелого архиепископа к объединению «этого несчастного острова» с Грецией.