Брачные узы - Давид Фогель

— Только четверть одиннадцатого. Лоти, если хотите, мы можем зайти и выпить еще чего-нибудь. Времени предостаточно.

— Хорошо! — ответила Лоти уже другим голосом. — Я и вправду хочу пить.

Они устроились около балюстрады, и Гордвайль, случайно оказавшийся против Лоти, заметил, что лицо ее стало серебряно-бледным, бледнее, чем прежде, а глаза лихорадочно блестят. Лоти захотела пива, они заказали три стакана и сигареты. Она отпила из стакана примерно треть и отодвинула его на середину стола. Затем сказала со слабым смешком:

— Почему вы молчите?

Она сняла свою бледно-голубую соломенную простую шляпку-колокол, и ее густые, вьющиеся от природы и довольно коротко остриженные волосы рассыпались в стороны, развеваясь при каждом дуновении ветерка и делая лицо еще более бледным. У Лоти был красивый лоб, очень женственный, невысокий и мягко очерченный. Она достала из сумочки белую расческу и поправила прическу. Доктор Астель меланхолично следил за каждым ее движением, выпуская густые клубы дыма, которые подхватывались прямо у его губ легким ветерком, смешивались друг с другом в непрестанном движении и, уже лишенные формы, исчезали в ночной темноте. На покрытый розовой скатертью с голубыми квадратами стол слетело вдруг два листа со стоявшего рядом каштана, они опустились рядом со стаканом Гордвайля. Он взял один из них, приблизил к глазам и, внимательно рассмотрев, различил на одной стороне маленькое пожелтевшее пятно. Оторвав засохшую часть листа, Гордвайль стал жевать то, что от него осталось, между затяжками сигаретой. Он проделал все это совершенно рассеянно, поскольку мысли его были заняты Лоти и ее непонятной печалью, приведшей несколько минут назад к вспышке, свидетелями которой они стали. Он не знал, как можно помочь ей. Сердце его грызла щемящая грусть. Он бросил лист и обратил взор на город внизу, в котором уже неразличимы были отдельные здания, а только море мерцающих огней. Весь этот невидимый за огнями огромный город показался ему в этот миг чужим и враждебным, и в нем проснулось чувство беспокойства за сына и жену, брошенных сейчас где-то там, в каком-то углу этого города. Здесь же, за этим столом, никто из них еще не раскрыл рта. Даже у доктора Астеля испортилось, по-видимому, его обычно ровное и хорошее настроение. Как бы то ни было, он упрямо молчал, что совсем ему не шло. В своем грустном молчании он напоминал веселого, шаловливого мальчишку, почему-то неожиданно расплакавшегося, и это оставляло странное, гнетущее впечатление. Лоти спрятала расческу в сумочку. И тут Гордвайль, почему-то ощутив свою вину за испорченное у всех настроение, спросил у доктора Астеля:

— А вы куда собираетесь поехать на время отпуска? Не в Тироль?

— Не знаю. Может быть, в Форарльберг, но не раньше конца месяца.

И спустя минуту добавил:

— Я бы охотно пригласил вас поехать со мной на недельку-другую, если бы вы захотели.

Лоти бросила на доктора Астеля признательный взгляд. Все-таки он порядочный человек, подумала она, и добрый товарищ.

— Я, к сожалению, не смогу. Теперь, с ребенком… Нельзя же оставить его одного.

— Но почему забота о нем должна лежать на вас? — вмешалась Лоти. — Для этого есть Tea! И ее родители! Уж на неделю-то вы могли бы выбраться!

— Нет, невозможно. В другое время я бы с удовольствием принял приглашение, но сейчас это невозможно. К тому же я вовсе не нуждаюсь в отдыхе. Чувствую себя здоровым как медведь. Вот если бы я мог послать куда-нибудь Тею! Ей после больницы это будет очень нужно.

Он не заметил, как при последних его словах Лоти скривила губы и они с доктором Астелем многозначительно переглянулись. И на этот раз, как всегда, Гордвайлю неприятно было касаться в разговоре своих семейных обстоятельств. Упоминая Тею в беседе с кем-нибудь, он обычно испытывал легкое смущение и старался быстро замять эту тему и перевести разговор на что-нибудь другое.

Он сделал большой глоток пива, словно стараясь вымыть из себя остатки неприятного ощущения. Над столом опять повисло тягостное, напряженное молчание. В кафе становилось все меньше и меньше посетителей. Кто-то из уходивших садился в машину — они поджидали хозяев словно терпеливые животные, скучившиеся на площадке перед верандой, — другие удалялись пешком, из темноты доносился их смех и иногда обрывки песен. Лоти тоже захотела уйти. Невесть почему она вдруг сделалась веселой, отчего улучшилось настроение и у ее спутников. Чуть отойдя от павильонов, когда огни кафе скрылись позади за стеной деревьев, совершенно умиротворенная Лоти вдруг побежала по ровной дороге, спускавшейся вниз с легким уклоном, так что двое ее спутников были вынуждены гнаться за ней. Они сделали это с удовольствием. Звонко смеясь, Лоти мчалась вниз ровными, маленькими, но быстрыми прыжками, доктор Астель давал ей уйти вперед, потом делал несколько крупных скачков на своих длинных, как у цапли, ногах и, нагнав, сразу же ловил ее, запыхавшуюся и часто-часто дышавшую высоко поднимающейся грудью. Так повторялось несколько раз. Наконец Лоти сказала:

— Гордвайль — растяпа! Вы что, не умеете бегать? Попробуйте поймать меня хоть раз!

Тогда он побежал и схватил ее. Небольшого роста, он был гибок и быстр в движениях. Она положила голову ему на плечо, словно отдыхая, и оставалась так, пока не подошел доктор Астель.

— Я устала, мальчики! Не могу идти. Придется вам нести меня!

— Отлично!

Мужчины сплели руки крест-накрест, и Лоти забралась на этот «стул» из четырех рук, обняв обоих за шею. Так они пронесли ее сотню шагов вниз, при этом она то наклонялась, то откидывалась назад в ритме их шагов, как наездник на лошади. «Слабая тень Лоти полуторагодовой давности, — промелькнуло у Гордвайля. — Но все же узнаешь прежнюю Лоти!» Тем не менее сердце его было неспокойно за нее.

— Мы так можем нести вас до самого дома, — весело прокричал доктор Астель. — Вы легкая как пушинка!

Но Лоти уже захотела слезть. Хватит, она уже отдохнула. И все время боялась, как бы «бедняга Гордвайль» не рухнул под непосильной ношей.

Ну, это она зря. У него достанет сил нести ее еще часа два с половиной! Если хочет, может убедиться в этом! А доктор Астель вообще готов нести ее один, без всякой помощи, хоть до самого города. Это доставит ему безграничное удовольствие!

Нет, спасибо! Не такая уж она немощная! Просто пойдемте помедленней.

Позади них с яростным визгом вынырнула машина, согнав их с середины дороги. Передние фары выхватывали обширную полосу впереди, заливая ее оранжевым сиянием, настолько ярким, что слепило глаза. Теперь они шли по обочине. Лоти сказала:

— Ох уж эти летние ночи! Иногда их ощущаешь физически, как тело молодой женщины, полной любви! Вы не обращали внимания? Они напоены запахом. Но, прохладные или пышущие жаром, они всегда пахнут, как молодое женское тело! Неудивительно, что такие ночи сводят некоторых мужчин с ума, наполняя их вожделением и делая способными на все. Я это хорошо понимаю. В них больше дикого вожделения, чем в весенних ночах, а вдали от города и подавно! Такая черная ночь, просто слышишь, как она дышит и живет! Нежная, она ластится, горячит кровь!