Танец Огня. - Светлана Анатольевна Лубенец

во тьме, все так же золотился вертикальный столб света, высвечивал совсем далекий отсюда мостик. А вот и ограждение в темноте белеет, обмотанное вдобавок яркими оранжевыми лентами. Как можно было его не заметить, уму непостижимо. Ладно хоть ямка оказалась маленькая, так, грунт немного просел. Хорошо, что вокруг шахты забор повыше и железный, а то мало ли… Анька представила, как Лев пытается выловить ее в мазутной воде. Нервно хихикнула. Он тут же положил руку ей на плечо. Может, боялся, что она рванет во тьму…

…но тьма сама рванула к ней!

Сгусток мрака, темный оживший клок сорвался с потолка, прыгнул в лицо, мазнул по голове, больно дернул растрепавшийся хвост. Анька прыгнула вверх и вперед, но Лев непреклонно рванул ее обратно, к себе.

— Тихо!!! — заорал он изо всех сил. Не иначе как представил себе вторую буйную истерику, которую, хлопай не хлопай, все равно не остановишь.

Анька замерла. Сердце перешло на барабанный ритм, словно туда запустили семейку чумовых негритосов.

Вцепившись в волосы, у нее на голове что-то сидело…

Что-то живое, почти невесомое, но теплое…

Она слышала недовольный писк, который издавало неведомое «что-то». Верней, «кто-то»! Этот «кто-то» цеплялся за пряди и слегка царапался острыми коготками! Мамочка!!!

— Тихо! Не шевелись! Только не шевелись! Я ее сниму сейчас…

Лев повозился за спиной, несколько раз больно дернул за волосы, выдохнул — «уфф!»… писк стал громче… и мягкое, теплое, невесомое исчезло.

— Эй, лучше не смотри! Не оборачивайся, говорю! Я ее сейчас подальше выпущу…

Анька мгновенно развернулась.

У Лева в ладонях сидел настоящий монстр! Только маленький. Монстренок. Волосатый, с огромными серо-розовыми ушами, с черным ртом, полным игольчатых белых зубов. Когтистая драконья ланка уцепилась за пальцы, а сама неведомая зверушка уместилась в полураскрытом кулаке.

Анька взвизгнула:

— Летучая мышь!

Лев вздрогнул:

— Не бойся, она не кусается!

Кулак с мышью он на всякий случай спрятал за спину. Наверно, думал, что Анька подлетит вверх, как тренер сборной олимпийских кенгуру, да и умчится в безвестном направлении.

— Я не того… не боюсь, — Анька уставилась на монстрика, а плечо уже само скинуло лямку, а руки жадно искали в рюкзаке чехол фотоаппарата. Она лихорадочно поменяла настройки и ме-едленно стала наклоняться к мышке.

— Вот так повернись… ага… руку вот так подними чуть-чуть… ага, хорошо…

— Чудны дела твои, господи! — Лев с готовностью исполнял ее просьбы. — Ты первая девчонка, которая у меня на глазах не боится мыши! Помню, собрались мы с пацанами на рыбалку. А ночевали у одного чувака, дача у него была рядом, в поселке. Двинули на великах с удочками, без балды, даже без пива. А мне девчонка одна очень нравилась, с нами была. Я аж застеснялся. Приехали, короче, вошли в домик, то-се, дрова-воду таскать, печку топить… Вдруг она, вереща, на стол! Чума полная! Посуда бьется, все орут… А это мышонок, оказывается, на середину комнаты выбежал. Не видел никогда такой толпы, любопытно стало — чиво там? А как только кипеш поднялся, он вдоль стенки — шырк! В сапог старый — шасть! И затаился. Потому как реально молодой еще, дурачок. Сидит, короче, в сапоге, не трогает никого… а эта орет со стола: «В озеро эту мышь, вместе с сапогом!» Такая красивая была, большеглазая… девушка, в смысле, не мышь, — и такая садистка оказалась. Ладно там, выпусти в огород, отнеси в лес. А то сразу — в озеро! И с сапогом, главное. Спасибо, хоть в бетон не попросила закатать. Ну и разонравилась мне сразу. Характерами не сошлись. Не мазохист я, наверно.

— Я тоже испугалась, когда эта прилетела, — откликнулась Анька.

— А ты прикинь, она-то как испугалась! Летит себе, думает: «О, какое уютное гнездышко на дереве! Сяду, отдохну…» А дерево как давай реветь и прыгать, да вдобавок другое дерево ветвями ее сцапало!

Мышь сердито пискнула, пытаясь вытащить и распрямить черное крыло. Ей явно не понравились оживающие деревья.

— Ладно, ладно, не вертись, сейчас пущу…

— Погоди, я сюда встану, тут свет хороший… Давай!

Лев разжал ладонь. Мышь посидела, недовольно попискивая, потом сорвалась в воздух, вильнула вправо-влево, резко нырнула вниз и пропала в темноте.

— Ах, какой кадр! Смотри, снизу снимала! Шедевр! Я — гений!

Лев заглянул в окошко фотоаппарата. На зеленом смазанном фоне мышь улыбалась, как дантист, посетивший кладбище вставных челюстей. Крылья, освещенные солнцем, тоже попали в кадр. Видны были кровеносные сосуды и тонкие лучевые косточки.

— А ты, оказывается, мышей любишь?

— Скорее, хорошие фотографии люблю, — честно покачала головой Анька, — а мышей просто уважаю. На расстоянии. Но могу и в руки взять, если привыкну.

— Я думал, все девчонки боятся мышей.

— Угу. И топят их вместе с сапогами. И все в глубине души садистки.

Анька чувствовала себя странно. Словно на время потеряла память, а теперь опять нашла, но уже отстраненную, немножко чужую. С таким чувством она часто разглядывала старые фотографии. Вот ты стоишь, сидишь, бежишь, обнимаешься с друзьями, танцуешь, показываешь язык, читаешь книжку, валяешься в одуванчиках. Вот в голове мелькает припев песни, которая крутилась в наушниках, апельсиновая долька луны, миндальный вкус шоколадки, запах наваристой ухи с костра, мягкий собачий бок. Но куда ушло то, что заставляло тебя смеяться или хмуриться? Почему мгновение осталось, а целый год до него — пропал? Только лица на фотографиях не изменились, причем некоторые можешь вспомнить, а некоторые — уже нет. Только смех остался, только грусть, песня, раскрытая книга, закат над озером, корзина малины, разлетевшийся одуванчик.

Лев вывел ее на тропу и зашагал к лестнице. Оба помалкивали. Анька — оттого, что пережила сегодня слишком много. Изумление, боль, страх, опустошенность, дикий ужас, любопытство, азарт… После такой эмоциональной встряски эпизод с Аллочкой казался комариным укусом. Кто-то кого-то любит. Подумаешь, мировая трагедия.

«А как же бег по лесу? — напомнила она сама себе. — Как же стихи, которые ты шептала в мазутную воду? Как же красная пустыня?»

Все осталось внутри. Только потеряло остроту, стало казаться игрой, детской обидчивой разборкой на уровне «кто кого по голове совочком стукнул». Спроси: сколько времени прошло с тех пор? Анька ответила бы: год, десять лет, сто лет…

— Кстати, я сам садист! Я блондинку нашу отправил обратно одну-одинешеньку, — подкинул невинную тему для разговора коварный Лев.

— Да ну?

— Ну да!

Она покосилась на него, пытаясь понять. Логика тут не работала, логику следовало отключить. Умом она не понимала Лева ни капельки. Вот почему он отправил Аллу одну на берег?

— И почему ты отправил ее обратно?

— Потому что ты убежала.

— Хорош