Хозяйка Империи - Раймонд Фейст

За этой мыслью сразу же пришла другая: уж слишком большой успех сопутствовал Братству Камои в покушениях на жизнь ее друзей и союзников, не говоря уж о членах семьи. И пока во главе дома Анасати стоит Джиро, он будет нанимать убийц снова и снова; преступная община становилась опасностью, которой нельзя пренебрегать. Мара никогда не смогла бы забыть ужас, испытанный ею, когда ее едва не задушили, или муки преждевременных родов, вызванных действием яда. О погибшем Айяки она не перестанет горевать до конца дней своих.

Погруженная в мрачные мысли, Мара обнаружила присутствие Хокану в гостиной, только услышав слова приветствия, с которыми обратилась к нему гостья.

Открыв глаза, она увидела своего мужа, склонившегося над рукой госпожи Ксакатекас. Он держался застенчиво, как мальчик, хотя это было совсем не к лицу человеку, повелевавшему армиями от имени императора и занимавшему в обществе такое положение, что Мара оказалась предметом зависти множества высокородных девиц на выданье. Однако Изашани владела искусством смущать покой мужчин с такой легкостью, что в обществе поговаривали, будто она на самом деле ведьма и привораживает поклонников с помощью колдовских чар. Хокану был одним из ее любимцев, и ее мягкая лесть, приправленная добродушным подшучиванием, сразу помогла ему овладеть собой. Всем было известно, что мужчины, не пользующиеся расположением Изашани, в ее присутствии часами помалкивают, словно язык проглотив.

Все еще слегка ослепленный обаянием гостьи, Хокану уселся около жены и, взяв ее за руку, сказал:

— Мы тоже устали играть в мо-джо-го против Камои. — Он имел в виду карточную игру с высокими ставками. — И, по правде говоря, какое это было бы облегчение для всех нас, если бы у Ичиндара родился сын. Стоит появиться на свет мальчику-наследнику, и у ревнителей традиций сразу поубавится пыла.

Темные глаза Изашани загорелись веселым блеском.

— Последние несколько лет оказались чрезвычайно неблагоприятными для занимающихся сватовством. Родовитые юноши обзаводились наложницами, а о женах и слышать не хотели: все поголовно надеялись добиться руки какой-нибудь из дочерей императора. Настроение на светских приемах стало — хуже некуда. А чего еще можно было ждать при таком скопище незамужних девиц, которые фыркают друг на дружку, как детеныши сарката?

От этой темы разговор плавно перешел к торговой войне между кланами Омекан и Канадзаваи — войне, из-за которой у отца Хокану возникли серьезные трудности с продажей смолы. Последствия оказались весьма ощутимыми. Сократилось производство слоистой кожи, а это сразу ударило по тем, кто изготовлял доспехи и оружие; гильдия оружейников была близка к тому, чтобы взбунтоваться, а судовладельцы и грузчики в Джамаре несли убытки, поскольку товары задерживались в пути и попадали к причалам совсем не тогда, когда их ожидали. На складах Акомы плесневели шкуры нидр, тогда как на складах Анасати ничто не залеживалось; отсюда легко можно было догадаться, что к неполадкам у Шиндзаваи приложили руку союзники Джиро. И не имело смысла напоминать негоциантам из Омекана, что их собственная разобщенность некогда позволила императору овладеть всей полнотой абсолютной власти.

За неторопливым разговором собеседники и не заметили, что наступил вечер. Когда усталость Мары стала очевидной и она, принеся положенные извинения, перешла к себе в спальню, Изашани тоже удалилась в отведенные ей покои. Утром, уже сидя в паланкине на террасе у входа, когда носильщики заняли свои места, она подняла глаза на Хокану и отпустила последнее замечание:

— Знаешь, молодой хозяин, тебе надо бы как следует позаботиться, чтобы твоя жена принимала пищу. Не то пойдут гулять слухи, что ты моришь ее голодом и намереваешься таким образом свести раньше времени в могилу, а все потому, что надеешься присоединиться к кружку соискателей, которые увиваются за старшей дочерью Ичиндара.

Брови Хокану поднялись, словно его кольнули мечом.

— Госпожа, это угроза?

Изашани ответила с приторно-ядовитой улыбкой:

— Можешь не сомневаться. Мой покойный супруг был привязан к Маре, и я не хочу, чтобы его тень явилась меня преследовать. Кроме того, Хоппара, вероятно, сочтет необходимым вызвать тебя на поединок чести, если увидит, в какой печали пребывает твоя жена. После ее героических подвигов в Ночь Окровавленных Мечей он сравнивает с ней всех молодых женщин, и никто не выдерживает сравнения.

— Еще бы. — Голос Хокану зазвучал серьезно. — Но во всей Империи не сыщется человек, которого благополучие Мары заботило бы больше, чем меня. А твой визит помог ей гораздо больше, чем ты можешь вообразить.

* * *

Посещение госпожи Изашани, по крайней мере, помогло уже тем, что Мара снова начала уделять внимание своей внешности. Она доверилась искусству горничных, и, если поначалу отрадными изменениями в собственном облике она была обязана исключительно гриму, Хокану хватало деликатности, чтобы не дразнить ее такими замечаниями. Она по-прежнему посвящала долгие часы изучению хозяйственных донесений, но хотя бы делала над собой усилия, чтобы побольше есть; после того как она завела обыкновение проводить время на озере, в покое и в неторопливых размышлениях на борту маленькой лодки, ее бледность вскоре исчезла.

— Очень трудно терзаться тревогами, когда кругом вода, спокойная как небо, — сказала она однажды вечером, ступив на берег и оказавшись в объятиях встречавшего ее Хокану.

Предзакатное солнце золотило не только поверхность озера, но и весь ландшафт. Для Хокану была невыносимой мысль, что придется сейчас разрушить очарование минуты, но выбора у него не было. Очень скоро Мара все узнает, и если он не хочет вызвать бурю возмущения, то не посмеет скрыть от жены последние новости.

— Вернулся Аракаси.

— Так скоро?

Мара подняла голову и поцеловала мужа с рассеянным видом человека, мысли которого блуждают где-то далеко.

— Должно быть, он услышал о покушении на властителя Хоппару, прежде чем я отправила ему вызов.

Сказав это, властительница заторопилась, чтобы повстречаться со своим начальником разведки. Сопровождаемая мужем, она вошла во дворец и проследовала по коридорам, уже наполнявшимся вечерними тенями, мимо слуг, зажигавших масляные лампы. Со стороны одной из террас донеслись приглушенные расстоянием радостные возгласы Джастина.

— С чего это малыш так разбушевался? — спросила Мара.

Хокану обнял ее одной рукой за плечи:

— У него новая игра. Твой военный советник заключает с ним пари: утверждает, что не даст захватить себя врасплох и не попадется в засаду. Так что Джастин теперь прячется за мебелью, а слуги вообще избегают заходить в дальние коридоры: боятся ненароком угодить в засаду.

— А Кейок? — Мара обогнула последний угол и прошла из конца в конец еще одного коридора, вымощенного старой, стершейся мозаикой. — Он попадался?

Хокану засмеялся:

— Много раз. Слух у него уже не тот, что был раньше, а костыль делает его легкой добычей.