Хозяйка Империи - Раймонд Фейст

Юный Джастин захихикал, извернулся и умудрился поднять игрушечный меч, вырезанный из дерева и украшенный лаковой инкрустацией.

— Кейока я сегодня уже два раза убил, — похвастался он.

Брови Аракаси поднялись. Он ухватил мальчика поудобнее, удивленный тем, что удерживать бойкого вояку удается только ценой ощутимых усилий. Вот уж воистину сын своего отца: и держится нахально, и ноги длинные, как у антилопы корани, с которой никто не может сравниться по скорости бега.

— А Кейок сколько раз тебя сегодня убил, постреленок?

Присмиревший Джастин сознался:

— Четыре.

Он добавил грубое ругательство на языке варваров, — вероятнее всего, он перенял это выражение от какого-нибудь солдата, который водил дружбу с Кевином во время кампании в Дустари. Аракаси мысленно отметил, что слух у мальчика такой же острый, как и ум, если он так наловчился подслушивать разговоры старших.

— У меня такое впечатление, что тебе давно пора спать, — укоризненно произнес Мастер. — Твои няньки знают, что ты разгуливаешь по дому? — И он потихоньку двинулся в направлении детских комнат.

Джастин тряхнул копной рыжих волос:

— Няньки не знают, где я. — Он гордо улыбнулся, но потом его оживление улетучилось: он почуял неладное. — А ты им не скажешь? Мне за это влетит, это точно.

В темных глазах Аракаси блеснул огонек.

— Не скажу, но с одним условием, — со всей серьезностью ответил он. — В обмен на мое молчание ты мне кое-что пообещаешь.

Джастин принял торжественный вид. Подражая солдатам, которые подтверждали свое обязательство уплатить долг (в случае проигрыша) при игре в кости, он поднял руку и коснулся лба сжатым кулачком:

— Я держу слово.

Аракаси спрятал улыбку:

— Очень хорошо, досточтимый молодой хозяин. Ты не издашь ни звука, когда я потихоньку от всех доставлю тебя к спальне, и будешь лежать на своей циновке не шелохнувшись, с закрытыми глазами, пока не проснешься, и это будет утром, а не ночью.

Джастин взвыл от такого вероломства. До чего же похож на отца, думал Аракаси, пока тащил протестующего малыша в детскую. Кевин тоже никогда не считался ни с обычаями, ни с правилами пристойности. Он бывал честен, когда это могло смутить окружающих, и лгал, если находил это полезным. Он был сущим бесом, если судить о нем просто как об одном из слуг в хорошо налаженном цуранском хозяйстве, но жизнь, несомненно, стала менее забавной после того, как Кевина отправили через магические Врата обратно в Мидкемию. Даже Джайкен, который частенько служил мишенью для шуточек Кевина, порой высказывал сожаление о его отсутствии.

В точности соблюдая уговор, Джастин прекратил протесты на пороге своей комнаты: не стоило привлекать к себе внимание и раздражать нянек. Он держал свое слово воина до того момента, когда Аракаси бесшумно уложил его в постель, но глаза он не закрыл. Вместо этого он буравил стоящего рядом Аракаси негодующим взглядом, пока его наконец не одолела усталость и он не заснул глубоким и здоровым сном набегавшегося за день мальчика.

Мастер тайного знания не сомневался, что Джастин снова улизнул бы из детской, невзирая на данное им торжественное обещание, если бы Аракаси не подкрепил это твердое «слово воина» своим присутствием. Всеми повадками мальчик напоминал скорее мидкемийца, чем жителя Цурануани; мать и приемный отец поощряли развитие в нем этих качеств.

Сейчас трудно было предугадать, каким образом заявит о себе нецуранский характер Джастина, когда он повзрослеет, — послужит ли благому делу или приведет к тому, что имя и натами Акомы останутся незащищенными от враждебных выходок Джиро и его союзников. Аракаси вздохнул, проскользнул в просвет между панелями стенной перегородки и двинулся в путь по саду, залитому лунным светом. Добравшись до помещений, которые служили ему жилищем в тех редких случаях, когда он задерживался в поместье на несколько дней, Аракаси скинул с себя свою самую последнюю маску — личину бродячего коробейника, торгующего дешевыми украшениями. Он выкупался в прохладной воде, не желая тратить время на ожидание, пока слуги натаскают горячей; смывая въевшуюся дорожную грязь, он уже прикидывал, как подступиться к своей новой миссии.

Письменные свидетельства о контрактах, заключенных гонгом Камои или другой общиной того же толка, находились во владении самого Обехана. Только доверенный преемник (обычно им становился один из сыновей) мог знать, в каком тайнике содержатся эти свитки, — на тот случай, если Обехана постигнет внезапная кончина. Для того чтобы установить местонахождение опасных документов, Аракаси придется оказаться достаточно близко к вожаку Братства Красного Цветка — самой могущественной общины в Империи.

Аракаси смывал краску с волос энергичными движениями, позволявшими ему дать выход накопившимся тяжелым чувствам. Пробраться в самое сердце Братства будет куда труднее, чем уцелеть во всех прошлых вылазках.

Аракаси ничего не сказал Маре об опасностях этого предприятия. Ему достаточно было взглянуть на угасшее, изможденное лицо Мары, чтобы понять: нельзя добавлять ей тревог, иначе ее выздоровление затянется на еще более долгий срок.

Аракаси откинулся на спину, не замечая, что последнее тепло успело улетучиться из воды. Он размышлял о своей встрече с Джастином. Беспокойство Мары за сына — единственного оставшегося в живых — будет только нарастать: Аракаси это понимал. На нем лежала часть ответственности за то, чтобы мальчик вырос и достиг совершеннолетия; сейчас это означало, что он обязан найти средства обезвредить самого опасного вооруженного злодея в Империи — Обехана, главаря общины Камои.

Любой здравомыслящий человек счел бы задачу невыполнимой, но это ни в малейшей степени не смущало Аракаси. Беспокоило другое: впервые за всю его долгую и богатую приключениями жизнь у него не было ни малейшей зацепки, которая хотя бы подсказала ему, с чего начать. Место, где обретался глава Братства, держалось в строжайшем секрете. Агенты, которые получали плату за посредничество, не были столь легкой добычей, какой оказался аптекарь в Кентосани. Им полагалось совершить самоубийство — как они и поступали много раз в истории, — прежде чем их заставят выдать следующее звено в цепочке связных. Они были преданы своему смертоносному культу точно так же, как агенты Аракаси были преданы Маре. Так и не отогнав тревожных дум, Аракаси вышел из ванны и насухо обтерся полотенцем, после чего облачился в простую длинную рубаху. Почти половину ночи он провел отыскивая у себя в памяти события и лица, которые помогли бы ему раздобыть путеводную нить.

За пару часов до рассвета он встал, несколько раз потянулся и мысленно собрал воедино все обстоятельства, которые могут послужить ему на пользу.

Не замеченный патрулями, он покинул усадьбу. Однажды Хокану пошутил, заявив, что какой-нибудь стражник может случайно убить главного разведчика Мары, если тот будет тайком бродить по ночам вокруг дома. На это Аракаси ответил, что такого стражника необходимо будет повысить в должности, раз он сумел избавить Мару от негодного слуги.